юго-западу от Лилля колонны войск группируются вокруг машин мотодивизии. Орудия и пулеметы приведены в боевое положение: надо во что бы то ни стало сохранить этот проход. Никто уже не стремится уйти, вдоль всего канала завязывается бой.

Хотя дорог у нас осталось мало и Армантьер еще горит, необходимо, чтобы все успели дойти до линии Лиса, где, по уговору с англичанами, решено задержаться.

Но тут по штабам распространилась неожиданная новость. Английские войска, достигшие Лиса и переправившиеся через реку у Армантьера, даже не подумали занять указанные им позиции. Генерал Горт будто бы дал своим частям, приказ не останавливаться на Лисе, а идти до Изера. Как это может быть? Когда только что в Касселе генерал Адамс… Совершенно верно, генерал Адамс, но не генерал Горт… Теперь генерал Бланшар жаждет встречи с Гортом. И даже готов сам поехать к нему. Накануне он ведь ездил на свидание с ним и с бельгийским королем… Но где же Горт? Горт неуловим. Английские войска направляются к Изеру. Если они не остановятся до Изера, что будет с легкими мотодивизиями, которые служат заслоном, обеспечивающим закрепление позиций на Лисе? Кавалерийский корпус должен немедленно отступить. Предупредите Ланглуа, Приу! Предупредите Ланглуа…

Горту в половине первого сообщили о положении дел в главной ставке бельгийской армии. Больше он ничего не знает. Но ведь он отвечает перед правительством его величества короля Великобритании за вверенных ему людей и вооружение! Позвольте, это уж совсем невозможно! В пять часов пополудни немцы приняли парламентера короля Леопольда.[687] Как мог Леопольд… ни с кем не посоветовавшись!.. Ведь после двенадцатого мая, после встречи в Касто, бельгийские войска, с согласия короля, находились под начальством французского генерала, командующего 1-й группой армий, в то время Бийотта, а теперь Бланшара! Хоть Горта-то он предупредил? Бланшара он не предупреждал… Бланшар был у короля вчера, и тот ни слова не сказал ему, даже не намекнул на возможность чего-либо подобного. Вчера!

По правде говоря, Горт узнал, как обстоит дело, только вечером в Дюнкерке со слов генерала Кельца. Генералу Шампону, представителю Франции при Леопольде, еще около трех часов дня стало известно, что положение катастрофическое… но лишь после того, как к неприятелю был послан эмиссар с запросом, на каких условиях немцы согласны прекратить огонь, генеральный штаб довел об этом до сведения генерала Шампона… Только бы генералу Бланшару, чьим мнением никто не интересуется, удалось повидать Горта! Ответ от немцев придет не сразу, а пока, может быть, удастся уговорить бельгийского короля… выиграть хотя бы один день…

Между тем немцы к вечеру достигли Касселя, где еще утром держали совет генералы союзных армий. Неприятель занял Кастр, на полдороге между Байелем и Касселем. Это была главная магистраль на Дюнкерк, а тут вдруг отрезок ее оказался в руках неприятеля!

Скорее сюда легкие мотодивизии! Необходимо преградить путь на Байель и сохранить ту дорогу, по которой еще можно направить на север скопившиеся во всем районе войска… ту параллельную дорогу, что идет между Мон-Нуар и Мон-де-Ка на Бертен… Легкие мотодивизии! Множественное число стало явным преувеличением. Количество танков, оставшееся и в 1-й и в 3-й дивизиях, может, в лучшем случае, составить две роты. А куда девать раненых, которых свезли в эту пограничную зону, забитую англичанами, где дивизионный санотряд Давэна де Сессак кое-как разместился на двух фермах? Отправить их в Кассель уже нельзя. Значит, остается эвакуация на Дюнкерк… Этой самой дорогой из Мон-де-Ка. Санитарные машины надо очень беречь. Те, что были получены из штаба армии, забрали обратно, и теперь осталось всего-навсего восемь машин. Одну отправили, только успела ли она пройти? Вот Манаку среди ночи пришлось вернуться вместе со всем грузом. Возможно, что дорога на Бертен перерезана. После известий из Бельгии… Может, и нам надо будет идти через Ипр. Как бы то ни было, в эту ночь машинами больше рисковать не станем.

* * *

В десять часов вечера совет министров собрался под впечатлением бельгийской капитуляции. Накануне Поль Рейно ездил в Лондон советоваться с английским правительством по вопросам, затронутым на субботнем заседании военного комитета. И прежде всего об опасениях, которые вызывает у правителей Франции угрожающая позиция Италии. Удастся ли, поторговавшись, в последнюю минуту остановить ее выступление? В Лондоне наметились две тенденции: Галифакс готов уступить Муссолини Суэц и Гибралтар, но ни Черчилль, ни Чемберлен на это не согласны. В Париже Даладье готов, ради того чтобы хоть на два месяца отсрочить итальянскую агрессию, предложить Муссолини Сомалийский берег, Джибути, кусок Ливии и франко-итальянский кондоминиум[688] в Тунисе. Вошедший 9 мая в правительство Ибарнегаррэ предлагает, в случае надобности, уступить итальянцам весь Тунис.

Растерянность дошла до того, что итальянский вопрос занимает больше места, чем бельгийский, хотя действия короля, о которых только что официально сообщило правительство Пьерло[689], вызвали всеобщее неодобрение. Самое главное сейчас — умаслить дуче: соответствующие предложения поручено сформулировать Даладье. Через посредство Ватикана. Телеграмма папе. А Рейно, после выступления Фроссара, готовит назавтра новый и грандиозный психологический маневр. Фроссар заявил, что моральное состояние армии превосходно, но моральное состояние населения грозит катастрофой.

Требуется встряска, немедленная встряска! Заклеймив предательство короля, все французы, в ком живо чувство чести…

Монзи вышел с заседания совсем разбитый. Как все это понимать? Фроссара больше всего волнует подлость Леопольда. Вейган заявил: «Меня призвали слишком поздно…» Монзи плохо знал главнокомандующего. Но сегодня вечером ему любопытно было разобраться в этом человеке. Может быть, потому, что сегодня вечером Вейган в таком виде обрисовал военное положение, что Ламурё[690] вполголоса заметил: значит, единственный выход — перемирие… Анатоль де Монзи знает и чувствует, что теми немногими словами, в которых он подчеркнул необходимость избежать войны с Италией, он нажил себе врага в лице председателя совета министров.

Правду сказать, сам Монзи ненавидит Рейно и презирает Даладье, которого использует в своих целях. А Вейган… Да, конечно, он не знает Вейгана, но все-таки Вейган — фигура, личность. Вейган его не любит. За что?

Вчера в Лондоне Рейно, разумеется, говорил не только об Италии. До отъезда он принял Пьера Кота. Несомненно, он сообщил Черчиллю о начатых нами переговорах. Правда, уезжая, он не имел еще точных сведений: не то чтобы фактическая поставка советских самолетов, как, где и когда она будет происходить, имела политическое значение. Но СССР выдвигал одно политическое условие, одно-единственное. Чтобы Пьер Кот был не полуофициальным лицом, а настоящим полномочным официальным представителем Франции. Вполне понятное требование. Но можем ли мы выполнить его?