Глава 31

Машина подкинула меня до «Словенской», и Влачек прочихал мне «до свидания». На самом деле, он был славный коротышка, и мне было его жаль. Если начнут искать козла отпущения, ясно, кто им окажется.

Было только половина первого, обедать еще рано. Я был на диком взводе, слишком возбужден, чтобы идти в номер. И решил, что стоит пройтись в сторону музея, а по дороге чего-нибудь выпить.

Голова у меня была легкая и кружилась от радости. По прошлому опыту я знал, что это пройдет, что очень скоро я завибрирую, как струна рояля. Но сейчас, в настоящий момент, я понимал, что все в ажуре, что я получил то, что нужно! Все складывалось само собой, и была в этом некая предрешенность. Теперь главное — чем-то заполнить время до десяти утра.

На Вацласке Намести все сияло под солнцем — булыжник, тротуары, деревья. Все искрилось и курилось влагой прошедшего дождя. Как Влачек и говорил, подготовка к празднику шла полным ходом, вокруг царили суета и оживление. Рабочие, взобравшись на приставные лестницы, развешивали лозунги и транспаранты. Около ресторана «Злата хуза» целая бригада, раскачиваясь в люльке, поднимала какой-то триптих. Дальше, через улицу Оплеталу, по которой, дребезжа, бежали трамвайчики, шел транспарант: ЗА ПРОЧНЫЙ МИР, ЗА НАРОДНОЕ ПРОЦВЕТАНИЕ!

Молодые девицы, высыпав из офисов в обеденный перерыв, болтая и хихикая, прогуливались по тротуарам, и легкие летние платья туго облегали их сочные славянские стати. Даже старухи в черном — этот непременный элемент пейзажа, — и те будто заразились общим весельем и тащили свои кошелки, улыбаясь беззубыми ртами.

Так я дошел до статуи Святого Вацлава и тут решил, что, пожалуй, стоит выйти на набережную — чего-нибудь пропустить. Подмигнув ему и его железному коняге, я пересек дорогу, пошел по улице Мезибранской, мимо музея и потом прогулялся под липами до кафе «Ман».

Когда я дошел до него, пробило час дня, и толпы разбрелись обратно по своим офисам. Я сел на улице за столик, заказал себе большую кружку пива и пил его, наблюдая за тем, как купальщики ныряют с мостков в плавящуюся под солнцем реку.

Есть мне не хотелось. Так, потягивая пиво, я просидел в кафе до трех часов дня. Потом солнце спряталось, и небо затянуло тучами. Тогда я взял свой плащ и ушел.

Хоть и стало пасмурно, но воздух был слишком липким и душным, чтобы идти пешком. На остановке возле моста Сметаны я сел на семнадцатый трамвай, идущий в сторону Вацлавске Намести, и простоял всю дорогу, болтаясь из стороны в сторону, в жуткой духоте. И с дичайшей головной болью вышел у Прикода.

Когда я направлялся к своей гостинице, расположенной в нескольких ярдах от остановки, проверяли громкоговорители, установленные на фонарях. В голове у меня как молотками стучало, во рту было горько от пива, а на сердце от внезапно набежавших туч и духоты — снова тягостно и кисло.

На втором этаже мне встретился Джозеф.

— Хорошо пообедали, пан Вистлер?

— Нет, Джозеф. Из-за жары нет аппетита. Выпил пива в «Мане».

— А-а. Да, тяжело. Вот скоро придет гроза, и тогда станет прохладнее.

— Да, похоже, гроза вот-вот начнется.

— Да, думаю, через часик-другой. У вас есть еще дела на сегодня?

— Нет. Пойду прилягу.

— Прекрасная идея! Принести еще пивка?

— Спасибо, не стоит. Я и так уже перебрал.

— Попробуйте ледяного «Пльзенского» перед тем, как лечь. Очень рекомендую.

Пива мне больше не хотелось, но он был явно настроен: потрепаться, и чтобы от него отвязаться, я согласился и вошел в номер.

Маркиза над балконом была опущена, и комната, погруженная в зелень и полумрак, напоминала аквариум.

Я плюхнулся на кровать, стянул об ее угол ботинки и кинул их на пол.

В открытое окно ворвался рев военного оркестра и сразу смолк. Техники стали выкрикивать номера для проверки: «Един…два… три… чтыри…»

Молотки в висках чуть отпустили, и тут возник Джозеф с «Пльзенским». Он стоял, глядел на меня и улыбался своей улыбочкой заговорщика.

— Ну как, доброе пивко?

— Да, замечательное.

Замечательным оно не было. Это было экспортное «Пльзенское», слишком терпкое для моей и без того прогоркшей глотки.

— Собираетесь пролежать весь вечер или разбудить вас к чаю?

Я подумал, что, может, стоит ей написать, как обещал, и спросил:

— Когда у вас тут забирают почту?

— Из отеля — в пять, с почты — до семи. Всегда можно кого-нибудь туда послать, если срочно. Письмо в Англию?

— Да.

— Лучше всего отправить его с шестичасовой почтой. Позвонить вам в полшестого, пане?

— В полшестого будет в самый раз.

Он ушел. Я поставил пиво на пол и снова улегся. Теперь нужно как-нибудь прожить этот короткий отрезок времени, сначала отдохнуть до полшестого. Потом написать письмо, поесть, выпить, почитать до десяти. И — в постель. Всего ничего.

До меня вдруг дошло, что я еще не проверил «Норстранд». Я сел в кровати и взял его с прикроватной тумбочки. Форзац был все так же девственно чист. Будем надеяться, что этот тип успел сделать свое дело. Интересно, удалось ли ему стянуть путеводитель из Галушкиного кабинета. Но даже если и нет, обратно я не вернусь.

Молотки в голове снова застучали, и во рту стало сухо и кисло. Я опять приложился к «Пльзенскому», но оно было такое терпкое, что пришлось встать, пойти в ванную, выплеснуть пиво из кружки и налиться воды. В ванной было жарко, единственное окно с муаровым стеклом закрыто. Я его отворил и выглянул наружу. Там по-прежнему было серо и душно. У одной балконной двери сидела молодая блондинка в неглиже, очень смело обнажив ногу. Она мне улыбнулась.

Я вернулся в комнату. Снял пиджак и рубашку, ослабил ремень, сбросил плащ на пол, возле кровати. Потом положил «Норстранд» под одеяло, так, чтобы ощущать его своим боком, но через минуту снова встал и сунул туда же свой паспорт и кошелек. Молотки вроде утихли, и я задремал.

Разбудил меня тихий стук в дверь, но я лежал с закрытыми глазами — пускай себе входит и трясет меня за плечо. И тот действительно вошел. Но трясти за плечо не стал. Я подождал, думая: «Что он там, черт побери, делает?», и приоткрыл щелочки глаз. Он стоял в дверях и не глядел на меня, а озирался вокруг. Потом взял кружку и понюхал. Сердце у меня екнуло… Больно стукнуло разок и замерло. «Он что-то подмешал в пиво!» — мелькнуло у меня в голове. Я знал,