Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подавив всхлип, я бросила контейнер на стол и умчалась в спальню. Слезы текли по моим щекам. Я забралась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Амалия ушла. Последнего родного человека, который заботился обо мне, больше нет рядом.
Меня так и будут все бросать?
Матрас просел. Зуилас встал на четвереньки рядом со мной и наклонился ближе – к самому моему лицу.
– Робин? Хочешь, я ее верну?
– Нет! – невольно вскрикнула я. – Нет. Это не поможет.
Он пристально посмотрел на меня, морща лоб, а затем отодвинулся к краю кровати. От меня.
– Погоди! – Я схватила его за руку. – Не уходи. Я не хочу, чтобы ты уходил.
Он поколебался.
– Я не уйду.
Сердце у меня разрывалось от боли. Конечно, он уйдет. Это же его самое заветное желание. Он хочет вернуться в Ahlēavah и возобновить свою прерванную жизнь, насколько это возможно. Защищать свой Дом, спариваться с новыми payashē, растить сыновей и менять мир демонов.
Мои пальцы сжались на его запястье. Я дрожала всем телом.
– Уйдешь.
Тихий шорох – и что-то теплое и твердое рядом со мной. Я моргнула.
Зуилас вытянулся на спине возле меня. Его голова опустилась на подушку рядом с моей, наши руки соприкоснулись.
Его глаза мягко светились.
– Я не уйду.
Я подкатилась ближе к нему, прижалась всем телом к его боку, а лицом к плечу. На глаза навернулись слезы, и я заплакала, вся дрожа.
Я плакала от чувства вины и угрызений совести – и от ужаса перед одиночеством, которое ожидало меня, когда Зуилас тоже уйдет и я останусь по-настоящему, совсем одна.
* * *
Яркий солнечный свет вырвал меня из глубокого сна. Сладкий дымный аромат щекотал в носу. Груди и животу было тепло, а спине – ужасно холодно.
Еще не до конца проснувшись, я приоткрыла глаза.
Перед этим я уснула, свернувшись калачиком под боком у Зуиласа, и с тех пор мы почти не шевелились. Зуилас лежал на спине – голова на подушке рядом с моей, глаза закрыты, дыхание медленное. Он всю ночь был тут, со мной?
Моя обычная реакция – вскочить и убежать с пылающими щеками – на миг пришла в голову, но я была слишком вымотана. Судя по бледному свету, просачивающемуся сквозь окно, рассвело только что, то есть я проспала каких-нибудь пять или шесть часов.
И тогда я стала вглядываться в лицо Зуиласа. В то, как свет пасмурного утра играет на его скулах. В прямую линию носа и изгиб губ. Он – все, что у меня осталось, а скоро и его не будет.
Зуилас открыл глаза, и темные зрачки сузились на свету. Тут же он повернул голову ко мне. Теперь наши лица на подушке были на расстоянии вздоха. Я ткнулась лбом в его лоб.
Глядя ему в глаза, я тосковала по той связи, которая была у нас раньше, – по драгоценной способности проникать в его непостижимые мысли.
Это не я решилась дотронуться до его лица. Рука потянулась сама собой, и пальцы коснулись его щеки. Все еще с полузакрытыми глазами, полусонная, но в каком-то странном напряжении, я провела кончиками пальцев по его уху, а затем по челюсти. По шее. По впадинке на горле.
Его ключицы меня завораживали. Твердая кость под самой кожей. Туго натянутые сухожилия над ними. Крепкие мышцы ниже.
Моя рука скользнула по его невероятно гладкой коже. Я прижала ладонь к скульптурно вылепленной грудной клетке и удивилась, какая она твердая, неподатливая под моей рукой. Я развела пальцы в стороны и закрыла глаза.
Его сердце колотилось под моей ладонью. Сильно, ровно. Еще мгновение – и мои пальцы скользнули ниже.
На животе мускулов было гораздо больше. Этот идеальный пресс! Зуилас лежал неподвижно, дышал медленно, а я водила рукой по его животу, исследуя каждую впадинку, каждый изгиб. Моя рука продолжала свое неспешное странствие, пока не дошла до того восхитительного места, где нижняя часть живота переходила в тазовую кость, образуя такую сексуальную букву V.
Пальцы наткнулись на ткань, и сердце вдруг сильно забилось. Ремня на нем не было. Ничего, кроме плотной ткани. Я уже раньше изучала его одежду и знала, что на шортах у него шнуровка по бокам. Я никогда не видела, чтобы он их снимал.
Моя рука задержалась у него на талии… а затем снова скользнула вверх, подальше от запретной ткани. Вернулась к его прессу, прошлась по нему еще раз и еще.
Я водила пальцами по его теплой коже, прижавшись лбом к его лбу, и тут на руку мне увесисто шлепнулся мохнатый комок с острыми, как бритва, когтями.
Раздался мой вскрик: это Сокс вцепилась мне в руку и пыталась разодрать ладонь задними лапами.
Зуилас схватил ее, и она набросилась теперь уже на его руку, со свирепым рычанием кусая за большой палец. Я поморщилась, села, осмотрела руку и с облегчением увидела на ней всего лишь несколько красных царапин. Надо бы взять ножницы и подстричь котенку коготки. Попрошу Амалию…
Тут моя мысль оборвалась, и воспаленные глаза опять защипало от слез. Я моргнула. Контактные линзы были неприятно липкими. Пожалуй, не стоило в них спать.
– Кажется, мы забыли покормить Сокс вчера вечером, – сказала я, свешивая ноги с кровати. – Я принесу ей еды.
Когда я вошла на кухню, мой взгляд упал на пакет с едой на столе. Чувствуя, как подступает к горлу комок, я взяла пакет и выбросила в мусор. Как будто мое сердце упало в мусорное ведро вместе с испорченной едой.
Я сжала кулаки. Хватит упиваться жалостью к себе! Раз уж я осталась одна, значит, придется справляться одной.
Пять дней. Ровно столько у меня осталось, чтобы помешать Ксеверу открыть настоящий портал в ад и призвать payashē – или заключить с ней контракт, или что он там еще задумал.
Через полчаса, покормив Сокс, приняв душ, натянув легкий джемпер и эластичные джинсы и съев батончик мюсли на завтрак, я нашла Зуиласа в гостиной – как обычно, сидящим у окна. Он так и не переоделся после вчерашнего душа, был в одних шортах, и щеки у меня вспыхнули: вспомнилось прикосновение к его мягкой коже.
Он смотрел, как я раскладываю гримуар, амулет В’альир, справочные тексты, оторванный уголок карты, украденный из кабинета Ксевера, и свой ноутбук на кофейном столике. Бросив на пол толстое одеяло вместо подушки,