— Зря иронизируете, Антонина Петровна. Я вам искренне говорю, как на духу.

— Перестань дуться, я тебе охотно верю, дорогой Корф. Просто раньше ты был более скуп на проявления своих эмоций. Видимо, семейная жизнь тебя обтесала, смягчила.

Последние слова Антонины больно резанули по всё ещё не затянувшейся ране. Какая там у меня была семейная жизнь?! Фиктивный брак, игра в семью, которую я сам затеял. Я чуть было не начал снова загоняться самобичеванием, но к нам подоспел майор Лёвушкин.

— Илларион Львович, дорогой, ты как всегда вовремя. — Начал я облегчённо.

— Что у тебя опять стряслось? — Как-то странно нервно бросил майор.

— Я посмотрю, наш добрый страж порядка сегодня не в духе.

— Что? — Илларион затуманено посмотрел на меня, вздохнул устало и продолжил уже привычно спокойно.

— Я в духе, но не самом боевом, ночка выдалась та ещё, маньяка ловили месяц, сегодня поймали наконец-то, даже поспать не успел.

— Да, понимаю, а тут я ещё не кстати, как обычно. Прости, товарищ майор, что так тебе со мной не фартит.

— Алексей, вот только не надо иронизировать, давайте ближе к делу, что у вас стряслось?

Я пытался списать недовольство Иллариона на его усталость, но что-то незримое не давало мне покоя. И я не понимал, что пошло не так. Хотя состояние непонимания и неведения — стало вполне привычным для меня. Хотелось думать, что я лишь выдумываю, накручиваю себя зря.

Из размышлений меня выдернул истошный крик Вишни:

— Настя! Настенька! Не покидай меня. Прости, прости меня глупца, я был слеп. Я любил и люблю только тебя. А про Нику я всё придумал.

Глава 30

Я уже порядком запутался, чему и когда верить. С одной стороны, Олег всегда был чересчур эмоциональным и вполне мог сильно впечатлиться случившимся с Настей. С другой стороны, я не исключал варианта, что Вишний разыграл перед нами драму, ведь все до одного вокруг меня врали, увиливали и сочиняли.

— Пропустите. Что там у вас? Что вообще здесь происходит, мне кто-нибудь объяснит? — Илларион был строг и подозрителен, как никогда.

— Майор?! Нам вас Бог послал! Илларион Львович, он отравил Настю! — Указывая в мою сторону навзрыд прокричал Вишня.

Майор изменился в лице и недоумевающе посмотрел на меня, как бы ища ответ. Он обвёл взглядом пространство: Настенька лежала в почти бессознательном состоянии на гостевом диване, в метаниях рыдал Олег, фельдшеры скорой помощи сновали по офису, приводя Настю к жизни и попутно успокаивая моих подчинённых, Антонина вела со мной беседу, криминалисты и другие сотрудники следственного отдела напряжённо выполняли свою работу, и над всем этим театрализованным представлением своим ликом возвышался я, не понимая ровным счетом ничего также, как и сам Илларион.

— Илларион, друг, я знаю не более твоего.

— Для вас я Илларион Львович, уважаемый Алексей Владимирович.

— Илларион Львович? С чего такой официоз сегодня? Между нами пробежала чёрная кошка? Или я снова подозреваемый? — Я одновременно и пытался шутить, и жутко злился на майора.

— Алексей Владимирович, вы — пока не подозреваемый, но составить протокол допроса вас, как свидетеля, нам необходимо. Если ваш кабинет свободен, то предлагаю продолжить беседу там. — Лёвушкин многозначительно посмотрел на меня. И мы под общими взглядами удалились в мой кабинет.

Когда за нами закрылась дверь моего кабинета, я было хотел начать требовать с Иллариона объяснений, но он сразу закрыл мне рот и начал что-то искать: под столом, в рамке с фотографией Ники, в окнах… И только тут я понял, что майор ищет прослушку и камеры!

— Теперь можем говорить. За тобой явно следят. Но я не нашёл у тебя в кабинете ни прослушек, ни камер. Не знаю.

— Почему за мной должны следить то? И вообще, чего ты такой странный сегодня?

— Потому что никто не знал, когда ты заявишься в офис, но именно сегодня тебе привезли эти пирожные. И отравлены были не все пирожные… Стало быть, или при хорошем раскладе должен был отравиться ты. Или, что ещё лучше, ты своими руками мог отравить другого. Тогда вполне логично можно было тебя обвинить в отравлении Насти, Олега, да кого-угодно. Кто-то следил за тобой, знал, что ты объявился, и решил продолжить своё дело. И меня это чертовски злит, Алексей. Давай, думай, кто у тебя в окружении такой могущественный, влиятельный, золотой? Это же сколько он или она потратил денег, времени, сил, ресурсов, чтобы тебя уничтожить, постепенно убрать, с толком, чувством и расстановкой?!

— Да у меня скоро голова сломается от дум! Илларион, я постоянно думаю, вспоминаю, анализирую. И ничего! Впору идти к Тоне лечиться!

— Тоня? Вы уже настолько близки с Антониной Петровной? Кстати, какими она судьбами здесь?

— Помнишь, я говорил в больнице, что Антонина Петровна очень похожа на одну девушку из моей юности, в которую я был влюблён?

— Допустим.

— Так вот эта она и есть. А Настя — наша с Тоней общая дочь.

— Корф, у тебя совсем разум затуманился? Ты это всё с чего взял вообще?

— Мне сама Антонина сказала. Почему мне не верить? У нас с Тоней были в юности весьма доверительные отношения.

— Нелепо просто. Тебе уже не двадцать лет, чтобы на слово верить первой встречной. Если уже на то пошло, сделай хотя бы экспертизу ДНК дабы подтвердить ваше с Анастасией родство.

— Ты не веришь, да?

— Да, Алексей, я считаю эту историю абсурдом. Приди в себя наконец-то и пойми, что тот, кто тебе желает зла может обернуть любую информацию о тебе против тебя же. Ты не допускаешь мысли, что он в курсе нашего разговора в больнице, и Антонина появилась именно сейчас отнюдь не случайно? И никакая Тоня — не твоя любовь из светлой юности.

Я тяжело опустился в своё кресло, взглянул на фотографию Вероники, как бы пытаясь получить от неё какую-то призрачную подсказку или ответ. Но, разумеется, любимая на фото оставалась неподвижна и ничем не могла мне помочь.

— Что же мне, по-твоему, никому теперь не верить, товарищ майор?

— Не так уж всё и плохо, просто отделяй мух от котлет, ты ведь хорошо разбираешься в людях, иначе бы такой бизнес не построил?

— Что-то мне всё чаще и чаще задают вопрос: «Как же я построил такой бизнес?». Впрочем, это уже лирика. Что говорят ваши, как Настя?

— Настя жить будет, всё на деле не так страшно, как пытался нам подать твой артистичный зам, никакая там пена в помине изо рта не шла. Но пускай пока