генетическое проклятье. Терри воспринял это восхитительно легко, но заверил, что её гены в любом случае его не смущают.

— Мы пока на другом этапе. Я жду, когда Роза согласится ко мне переехать. А она не готова.

— Ммм. А у тебя есть этот, ну типа «гарем»? Она же не одна из…?

Роз почти зарычала.

— Брат, ты дебил!

— Шшшш! Всё хорошо, солнце! — Мэдс одной рукой привлёк её к себе. — Нет, у меня нет гарема, я вообще уже тринадцать лет не пью живых людей!

Ада поставила содовую на журнальный столик.

— Извините, я поднимусь. Голова кружится.

Она заперлась, прижала к себе гитару и поцеловала гриф как шею любимого. На гитару капало. Аду трясло от запертых в горле рыданий.

«Твари! Кровососы! Лицемеры! Живёте взаймы, сука, в поисках счастья, оплачиваете его чужими судьбами! Ненавижу! Скольких же ты, гад, выпил, что теперь на диету сел?»

Злость взметнулась красным знаменем, мышцы налились силой.

«Ё*аные уроды!»

Задетое самолюбие двух ублюдков лишило её всего, даже самой себя. Ада поклялась отплатить им той же монетой.

Изначально она собиралась примелькаться в «Цепном псе», познакомиться с персоналом, возможно, даже с кем-то завести отношения. Устроиться на работу, но не прямо в клуб, а к их поставщикам или кому-нибудь в таком роде. Только нужно было подождать, не рубить с горяча. Однако из-за Линчевателей теперь в клубе наверняка проверяли тщательнее, и заявиться туда придётся пораньше, пока её лицо ещё не выветрилось из памяти тех, кто следил за «Чикагской резнёй». План летел в тартарары.

Всхлипывая, она нацепила наушники.

All these thoughts I battle creeping up my skin, creeping up my skin.

Fears they try to rattle who I am within, where do I begin**

Гвидиче. Тоже та ещё скотина, но скотина, которая в ней нуждалась. Если Аду узнают в «Псе», сделка с итальянцем ей пригодится. Да и Мэдс представлялся Аде полезным: уважаемый тату-мастер, частый посетитель клуба, он мог стать прекрасным легальным проводником туда.

Мысли о мести, возможность планировать месть, остудили Аду. Она вновь ощутила опору, увидела цель, стремясь к которой, можно было не оборачиваться назад.

На цыпочках Ада пробралась в ванную, умылась. Мужчины внизу обсуждали животрепещущее, Мэдс гоготал.

—…Но ведь Элвиса инициировали, ваши признались!

— Это не значит, будто мы специально охотимся за селебритти!

— То есть тайно обращённые звёзды-вампиры случайно образовались, когда пошла тема с Легализацией?..

Помявшись у лестницы, Ада не решилась присоединиться. Найф наверняка слышал, как она плакала.

Через некоторое время он постучал.

— Мне это, обратно!

— Окей. А чем плох чёрный ход?

— Он освещён, его видно соседям, а твоё окно прямо напротив леса. Сама-то лазила?

— Нет, зачем? Я дверями пользуюсь.

Возле подоконника вампир задержался.

— Ты не пахнешь, Ада, — он обернулся, ловя реакцию. Она изобразила ступор.

— То есть?

— Избегаешь средств с отдушками. Прямо как найфо.

— Эээ, ну да. У меня аллергия. Это редкость?

— Отнюдь. Просто любопытно в сочетании с национальностью.

Ада вновь картинно «притормозила».

— А. Приду к тебе за татуировкой «Я не байхант».

— Клёво! Сделаю скидку! — и он растворился в гладкой темноте.

***

Сутки втянули в себя Давиде как ребёнок газировку через соломинку. Его бросило в гущу событий, прополоскало и выкинуло. Репортёры чествовали возвращение итальянца перед Домом вампиров, и он уделил им пару минут. Потом попал на подобие примирительной вечеринки в конференц-зале Дома, где Альберт, Лиззи и Мартин наперебой возмущались дерзкой атаке смертных, предлагая забыть старые обиды, чтобы как можно скорее приструнить наглецов. Вечеринку украшали сигареты и симпатичные донорки, готовые позволить больше, чем укус.

Разомлев от курева, Джонсон благодушно делился новостями — интересными и не очень. Во-первых, назвал имя Линчевателя, которого Давиде выпил в лесу. Даву оно и так было известно: Оскар давно подкупил одного полицейского, и всё выудил. Дуглас МакАдамс, ветеран Второй Кровавой, бывший член Ордена, покинувший организацию четыре года назад. Безработный, жил на военную пенсию, содержал жену и сына. Гаусс навестил вдову и теперь отрабатывал друзей и знакомых МакАдамса. Джонсон, а точнее, полиция, шли по тому же пути.

А вот взлом орденского Лагеря заиграл иначе, когда Мартин показал, что именно неизвестные собирались подбросить внутрь. Законники оказались умнее Родерика Спайса и сразу вызвали сапёров из Брэнсона, оцепив периметр. Те обнаружили в пухлой сумке не бомбу и даже не останки вампира. Туда напихали орудия пыток, идентичные инвентарю из последнего видео.

Забавно, но с позиции Джонсона и полиции дело выглядело так, будто злоумышленники проникли в помещение, чтобы найти и вынести брошенное. Камера над входом не работала («Скряга Листас не оплатил наблюдение!»), поэтому Мартин решил, будто взломщики залезли в Лагерь, вырезав окно, вскрыли хранилище Ордена, а потом попытались уйти через дверь — ведь лезть с сумкой, полной железа, на крышу тяжеловато. Но сработала сигнализация, грабители испугались, а груз кинули.

Дав слушал, внутри сотрясаясь от хохота.

— Короче, местные легавые — дружки охотников. Русский клянётся, будто игрушки не его, и ему типа поверили. Зато моих ребят трясут, мол, кто посмел сунуться в Лагерь! Прикинь? Оборзели совсем!

— Двойные стандарты, ничего нового!

— Ага! Я перекинул часть людей следить за их орденскими. Очевидно же, что козлы оттуда! Рано или поздно прищучим!

— А как, если они дружат с полицией?

— Обещали прислать кого-то из Канзас-сити. Кого-то, одобренного твоим дядей.

— Тогда скоро всё разрешится.

Потом Давиде отдельно беседовал с Альбертом, отвлекаясь на оставшихся донорок, которые подставляли под зубы полуобнажённые тела, прижимались и залезали в брюки. Вампиры наслаждались, но не злоупотребляли.

Найтингейл вещал про новый вектор в политике и про то, как Линчеватели становятся цементом, скрепляющим кланы. Дав поддакивал, как кот на солнце щурясь от привычного обращения с собой как с равным. И не веря так же неистово, как не верила в его заботу девчонка-байхант.

Он вновь навесил личину беззаботного гедониста, следующего прицепом за кем-то более значимым. Личина душила.

Интересно, купился ли кто-нибудь? Он привык