при разгрузке поезда. «Эмилия» мгновенно получила широкую известность, а в мастерские поступило столько заказов, что мы с компаньонами решили расширять производство. Не сказать, что я изобрел что-то новое. Просто до сих пор не было принято заботиться о комфорте водителя. Максимум, что делали — устраивали закрытый салон для богатых владельцев. А водитель всё так же мерз в холода и мок под дождем. «Эмилия» же идеально подошла тем людям, кто ещё не разбогател настолько, чтобы обзавестись личным водителем, но при этом не желал мириться с личными неудобствами. Доходы товарищества круто пошли в гору.

В мастерской рождалась «Молния-2». Мы с Клейстом практически ежедневно что-то изготавливали, собирали, прикручивали, и груда железа на полу постепенно приобретала очертания мобиля. Уже была готова рама и собрана подвеска, уже лежали стопкой в углу колёсные диски, но ещё не пришли из Петербургской фабрики «Треугольник» заказанные там особые шины.

Завод Нобеля должен был вот-вот поставить компактную и мощную паровую машину, рассчитанную на работу с перегретым паром высокого давления. Из Ливенских мастерских ожидались детали рулевого редуктора. Мы же с механиком собирали из жести и латуни трехрядный радиатор для конденсирования пара.

В целом сложность конструкции возросла минимум вдвое против изначального мобиля Клейста. Того самого, что полгода назад был разбит о фонарный столб, а позже превратился в «молнию». Но за надежность я не переживал: каждый отдельный узел был тщательно отработан и проверен. К тому же, на всякий случай, все детали изготавливались в двойном количестве, и в отдельном складе лежала, по сути, еще одна «молния-2», только в виде запчастей.

Анастасия Платоновна Клейст несколько отошла от возни с новым мобилем, появляясь в мастерской один-два раза в неделю. У неё внезапно и, одновременно с этим, ожидаемо, появились новые заботы. Наша отчаянная гонщица и бескомпромиссная суфражистка обнаружила, что передовые взгляды на принципы построения общества совершенно не мешают деторождению. Зато дети, даже ещё не родившиеся, влияют на мировоззрение своих мам более, чем радикально. Так что Настенька курсировала, в основном, между квартирой, где проживала с мужем, и маменькой, которая была вне себя от счастья от этого известия. Дамы извлекли из закромов стопки пеленок, рубашечек и чепчиков и целыми днями их просматривали, проветривали и приводили в порядок.

Как-то незаметно промелькнуло рождество. На традиционный рождественский бал в дворянское собрание меня не пригласили. Видать, рылом не вышел, или Вернезьев поспособствовал. Ну так я о том и не жалел. У тех же Боголюбовых было и шумно, и весело, и, что гораздо важнее, душевно. В своём доме я вместе с детьми поставил и нарядил ёлку, и тоже отпраздновал частным, так сказать, образом. Я надарил приёмышам подарков и был до слез тронут подарками ответными, частью купленными на сэкономленные от обедов копейки, а частью сделанными своими руками. И сидя за праздничным столом с Мишкой, с девчонками, вдруг ощутил, насколько многого я был лишен прежде, в своей прошлой жизни. Нет, нынче я этих ошибок не допущу. Вот только выиграю большую императорскую…

Стоит заметить, что едва мой княжеский статус обрел реальные перспективы, как детей — что девчонок, что Мишку — стали привечать родители одноклассников. У них появились приятели, начал складываться свой круг общения, чему я был весьма рад. Не всё же им быть привязанными единственно ко мне.

В свободное время я не-нет, да открывал дареный купцом Игнатьевым футляр и рассматривал колье. И каждый раз вспоминал слова его покойной жены о крови на камнях. Постепенно мне и самому стало казаться, что я вижу частицы засохшей крови, прилипшие к темной глянцевой поверхности гранатов. Чтобы избавиться от навязчивой идеи, я отправился к старшему инспектору Боголюбову. И не в дом, не в гости, а на службу и по делу.

Инспектор сидел за столом, весь взмокший. Не то от чересчур сильно натопленной печи, не то от запредельных умственных усилий.

— Здравствуйте-здравствуйте, дорогой Владимир Антонович, — поднялся он мне навстречу.

За последний месяц Платон Сергеевич, кажется, даже похудел. Лицо его осунулось, глаза покраснели, и весь вид у него был встрепанный, словно и не было у него дома заботливой, любящей супруги с комплектом прислуги впридачу.

— Да уж, подкинули вы нам работенки, Владимир Антонович. Но не подумайте, я не жалуюсь, нет. Мы благодаря вам и князю Тенишеву раскрыли добрый десяток старых дел. Я даже премию по службе получил и, по слухам, был начальством представлен к ордену. Многого, конечно, не дадут, но на Станислава третьей степени я могу рассчитывать смело.

— Поздравляю, поздравляю.

— Да рано еще поздравлять. Целый ряд ограблений мы не можем доказать лишь потому, что нет ни свидетелей, ни похищенного имущества.

И тут я вспомнил о ключике, снятом с шеи Савелия.

— Платон Сергеевич! — хлопнул я себя по лбу. — Не велите казнить. Честное слово, совсем запамятовал. Вот, взгляните. Это вам ничего не напоминает?

— Отчего же?

Боголюбов повертел презент в пальцах.

— Очень даже напоминает. В Тамбове лишь в одном банке поставлены ячейки с такими замками. А откуда сия вещица?

— Я, Платон Сергеевич, снял её с шеи Савелия, когда вязал мерзавца.

— И вы столько времени молчали!

— Не намеренно, уверяю вас. Но я… Да подождите пять минут, не убегут ваши улики.

Боголюбова пришлось удерживать практически силой.

— Всё равно вам нужно готовить бумаги на осмотр и изъятие содержимого ячейки и еще кучу бюрократии разводить. Скажите лучше: вы можете проверить наличие на некоем предмете человеческой крови?

— Разумеется. Есть реактивы, есть специалисты.

— Тогда не сочтите за труд проверить вот эту безделушку.

Я достал из кармана футляр с колье.

— Разумеется. Сей же час… Никифоров!

Усатый полицейский из нижних чинов вытянулся перед начальственным столом.

— Отнеси в лабораторию к Порфирьеву, скажи, что я велел проверить факт наличия крови. И чтобы сегодня же!

И, оборотясь ко мне, добавил:

— Владимир Антонович, забегайте завтра в это же время, и вы получите полный отчет по своему вопросу. А сейчас извините: служба.

И он убежал прежде, чем я поднялся со стула.

На другой день я, как и было предложено, зашел к Боголюбову. Тот сиял, будто новенький червонец.

— Ну, Владимир Антонович! — закричал он, едва завидев меня входящим в двери кабинета. — Ну удружили! Вот они где у меня сейчас!

Он погрозил неведомым злодеям мясистым кулаком.

— Сколько дел, сколько дел мы получили возможность завершить! Дорогой вы мой человек, дайте я вас