подбиваемое морским ветром, два часа назад торжественно врученное Япончику.

Верные батальоны покорно шлепали следом, галдели и лакомились шампанским, среди которого попадалось и дорогое французское.

Одесситы, высыпавшие на тротуары, скребли пальцами затылки:

– Ну, теперь Деникину точно придет конец… Как только на него навалится это войско, так беляки сразу поднимут вверх лапы – пипец им!

Официально воинская часть, которую возглавил Мишка Япончик, называлась 54-м, имени Ленина советским революционным полком… Через сутки было отмечено штабными писарями, что до фронта добрались только семьсот четыре бойца, остальные, перепившись по дороге, остались валяться на обочинах, дожидаться там лучших времен.

Осев в окопах, воинство Япончика с удовольствием дохлебало остатки вкусного напитка, а утром пошло в атаку на Вапнярку – полуспаленную деревню, занятую петлюровцами.

Петлюровцы атаки не ожидали, быстро поджали хвосты и бросились тикать, оставив в Вапнярке и технику, и орудия, и боеприпасы, и, что самое главное – неплохие запасы самогона-первача, что очень понравилось Мишкиным бойцам, они даже заревели от восторга.

Начальником штаба у Япончика числился тип с полувоенной кличкой Майорчик, он же Мейер Зайдер, человек, разбирающийся в штабных делах не больше, чем в расположении звезд на небе… Котовский не помнил его, но когда сказали, что это – владелец публичного дома, в котором комбриг однажды скрывался, уходя от деникинской контрразведки, Григорий Иванович кивнул в ответ.

Анархист Фельдман, комиссар, был встречен в полку громовым хохотом и театральным представлением, сопровождаемым громким пуканьем прямо в окопах – так бойцы Япончика изображали из себя метких стрелков. Насосались они самогона по самую пробку, и когда на следующий день на них пошли петлюровские цепи, чтобы отбить Вапнярку, доблестное войско не смогло даже отыскать свои винтовки, не говоря уже о пулеметах.

Прихватив с собою несколько бутылей с самогоном, войско Япончика бежало.

– Вместо войны – мир, вместо хижин – дворцы, – орали наиболее горластые, политически подкованные бойцы. – Даешь Одессу!

Прибежали они не куда-нибудь, а на железнодорожную станцию, чтобы на первом же подвернувшемся поезде укатить в столицу черноморского юга, в согретые заботливыми женскими руками городские хаты.

Главное было, чтобы поезд этот подвернулся, как говорится, под руку, не удрал куда-нибудь еще. Войску Япончика повезло, оно захватило два полновесных, с пассажирскими вагонами состава и немедленно загрузилось в них.

Самогонка у них еще оставалась, по дороге выхлебать всю не успели, так что праздник жизни под лозунгом «Долой войну!» продолжался. Одно было плохо – в суматохе у Мишки Япончика умыкнули саблю в серебряных ножнах. Явно, сделал это кто-то из соратников, чужой вряд ли бы осмелился – засекли бы и отвернули голову. Даже винта не осталось бы.

Факт этот скорбный вгонял Мишку в печаль. А бегство от петлюровцев – это ерунда, мелочь, которую можно пережить.

– Куда едем, господин-товарищ хороший? – спросил у Мишки машинист головного поезда, закопченный человек черного цвета с серебряными инженерными погонами на замызганном кителе.

– Держи курс на Одессу – не ошибешься, – ответил ему Япончик.

Поезда еще не успели отправиться, как на станции появился всадник на взмыленной лошади – личный посыльный начальника сорок пятой дивизии Ионы Якира.

Всадник проскакал вдоль узкого, в нескольких местах разбитого снарядами перрона, громко крича:

– Где командир пятьдесят четвертого полка? Ему – пакет из штаба дивизии! Где командир полка?

Япончик ткнул Мейера Зайдера локтем в бок, просипел севшим ни с того ни с сего, – к чему бы это? – голосом:

– Поди узнай, чего ему надо?

Начальник штаба, путаясь в собственной сабле, спотыкаясь о нее и плюясь в обе стороны, вывалился на перрон:

– Чего надо? Хватит орать! Командир полка здесь.

– Пакет командиру полка. Лично от начдива.

В пакете содержался приказ, отпечатанный на тонкой прозрачной бумаге, подписанный Якиром. Якир приказывал Япончику сдать полк и отправляться в Киев, в распоряжение командующего Двенадцатой советской армии.

– Сдать полк? А хо-хо не хо-хо? Не Якир его создавал, значит, не ему и командовать. – Япончик сложил из пальцев выразительную дулю и повертел ею перед собой, будто грозным секретным оружием. – Во Якиру, а не сдать полк! Кому сдать? Тебе, Майорчик? – Мишка не выдержал и пронзительно, повизгивая от негодования, захохотал.

Наперсники Япончика, находившиеся рядом, также захохотали. Наперсников у него было много, лишь в роте охраны числилось сто шестнадцать человек – сытых, способных свернуть шею любому быку бугаев.

Рота охраны считалась особым подразделением в полку, попасть в нее хотели все, кто был приближен к телу Япончика, но только одного хотения было мало: далеко не всех Япончик зачислял в эту роту.

…Два длинных, гудящих нетрезвыми голосами состава 54-го полка беспрепятственно приближались к Одессе.

Длинная железная рука семафора (световых семафоров еще не было) опустилась перед Япончиковыми эшелонами в Вознесенске. Там Мишке была подготовлена «торжественная» встреча.

Если честно, такого Япончик не ожидал. Ожидал другого – теплого приема, почестей, цветов, шампанского. Может быть, даже очередной серебряной сабли. Прежнюю саблю, пропавшую, было очень жаль, – ее можно было весьма выгодно продать… Но ежели этого не будет, – тоже ничего страшного, – простой хлеб с солью и жбан с самогоном ему преподнесут обязательно, ведь он же – знаменитый Мишка Япончик! Вместо же этого на рельсы перед головным составом навалили целую гору бревен, которую никакой паровоз не перепрыгнет, а к бревнам гвоздями прибили большую красную тряпку, видную издали, – метку для машиниста. Чтобы видел ее машинист и, если он из япончиковой команды, не вздумал прорываться сквозь завал.

Впереди, на земляной горке, был установлен новенький пулемет «максим» с заправленной в патроноприемник лентой.

За пулеметом лежал человек в кожаной куртке, – в принадлежности его к Чека можно было не сомневаться, – у раскрытого железного ящика, из которого вылезала патронная лента, лежал второй номер…

Слева, в плоской долине, густо поросшей чернобыльником, стоял готовый к атаке кавалерийский эскадрон.

Командир эскадрона, сопровождаемый двумя всадниками, стремительным аллюром, будто вел за собой лаву, подскакал к штабному вагону, выделявшемуся из остальных, – штаб на колесах был украшен двумя большими красными флагами, – и лихо осадил коня.

В тамбуре штабного вагона, на площадке, с важным видом распустив тонкие губы и привычно спотыкаясь о саблю, топтался Майорчик.

На подскакавшего всадника он посмотрел, как на пустое место. А напрасно: пупом земли Майорчик не был, хотя и ощущал себя им.

Командиром эскадрона был Никифор Урсулов, человек бывалый, опытный, страха не знающий, – страх он обычно заедал за завтраком жирным кулешом либо кашей со шкварками (вкусное, между прочим, блюдо) и потом весь день жил без страха, успешно выполняя разные боевые задачи.

Критически оценив шута, красовавшегося в тамбуре вагона, Урсулов спросил напрямик, по-кавалерийски грубовато:

– Ты кто?

– Начальник штаба пятьдесят четвертого, имени товарища Ленина советского революционного полка, – важным тоном ответил Майорчик.

– Пшют ты, а не начальник штаба, – откровенно охарактеризовал Зайдера командир эскадрона. – Смотри, не подвернись мне под горячую руку, а то отрублю тебе ноги