С ее компьютером было все в полном порядке. Не в порядке было с Владой, которая смотрела на него с тоской и робкой надеждой. Дробышев тогда, просто чтобы отодвинуться от нее, взял валявшийся на столе листок — штраф за неправильную парковку. Бумагу Влада у него почти вырвала, как будто Дробышев был гаишником, от которого хотелось скрыть прошлые штрафы. Господи, какая дура, подумал он о бывшей невесте.

Сейчас ему хотелось проверить то, что нужно было проверить давно. На самом деле правильнее всего было ничего не проверять, а просто забыть о недавнем убийстве соседского племянника. Или не забывать, но спокойно и терпеливо ждать, когда полиция найдет убийцу. А даже если убийца не будет найден никогда, Дробышеву должно быть на это наплевать.

Но почему-то ему было не наплевать, хотя Таню он уверял в обратном. Его как будто что-то связало с убийством Егора, и отгадать загадку было совершенно необходимо для дальнейшей нормальной жизни.

Он открыл архив Максима Ильича и принялся искать в текстах фамилию журналиста Александра. В архиве фамилия журналиста ни разу не засветилась. Тогда Дробышев принялся искать информацию о журналисте в Интернете. Здесь информации было много.

Он посмотрел на часы, разбудил Таню, вернувшись в ее квартиру. Посидел с ней, пока она завтракала и торопливо собиралась на работу, и снова вернулся к компьютеру.

Ему самому тоже давно нужно было отправиться на работу, но он знал — он не сможет думать о работе, пока не разберется с журналистом.

Информации о журналисте обнаружилось множество, мужчина явно себя любил и всячески рекламировал. Дурак, решил бы Дробышев, если бы точно не знал, что журналист Александр далеко не глуп.

Дробышеву понадобилось несколько часов, чтобы понять мотивы непримиримой журналистской борьбы с коррупцией. Мотивы были просты — тесть журналиста оказался заместителем мэра-коррупционера.

Все просто, как химическая формула воды. Шел передел собственности.

Кстати, фамилия тестя в архиве Максима Кривицкого присутствовала. Тесть тоже не отличался кристальной честностью.

Дробышев позвонил Инне Ильиничне, попросил телефон Александра. Набрал журналиста, не слишком надеясь, что тот ответит, многие не отвечают на незнакомые вызовы, но Александр ответил и даже сразу вспомнил Дробышева.

Дробышев только начал говорить и едва упомянул фамилию жены Александра, как тот его действительно удивил — такого изысканного мата Дробышев не слышал давно.

Он торопливо оделся и, наконец, поехал на работу. День выдался суматошный, он не успел пообедать и, возвращаясь домой, мечтал о куске колбасы, как какой-нибудь бродячий пес.

Тани дома не оказалось. Он позвонил ей, послушал длинные гудки, потом женский голос объяснил, что абонент не отвечает. Как будто Дробышев сам этого не понял.

Он достал из холодильника колбасу, отрезал кусочек, положил в рот и нехотя сжевал. Аппетит пропал начисто. Он опять надел куртку и пошел к больнице, опасаясь случайно разойтись с Таней.

Попасть на территорию через проходную не попытался, протиснулся между прутьями забора. Опять позвонил Тане, и на этот раз она ответила:

— Я выхожу. Иди к нашему корпусу.

Она стояла на крыльце, вглядываясь в темноту, и, увидев его, начала спускаться. Дробышев прибавил шагу и обнял ее, стоявшую на ступеньке. Стоя на ступеньке, она была выше его, так обнимать ее было непривычно и почему-то весело. Хлопнула дверь, Дробышев опустил руки. Из корпуса вышла невысокая кругленькая старушка, заулыбалась Тане, с любопытством оглядела Дробышева.

Он не чувствовал никакой тревоги, и когда раздался выстрел, даже не сразу понял, что это за звук.

Тут же раздался второй выстрел. Дробышев толкнул Таню к стене, прижал к холодной мокрой плитке. Старушка всплеснула руками.

— Что это? — недовольно спросила Таня.

— Не знаю, — буркнул Дробышев.

На выстрелы никто не вышел. То ли никто не слышал, то ли всем наплевать, что стреляют в больничном дворе. Впрочем, Дробышев до конца не был уверен, что это выстрелы. Он бросился к дыре в заборе, рискуя поскользнуться на мокрой дорожке, выбрался на улицу.

Ничего подозрительно на улице не было. Никакая машина не сорвалась с места и с ревом не промчалась мимо, не слишком плотный поток машин спокойно плыл. Редкие прохожие равнодушно огибали Дробышева, остановившегося посреди тротуара.

Кое-кто на выстрелы все-таки вышел. Когда он вернулся к корпусу, рядом с Таней и старушкой топтался хмурый мужик. Охранник, понял Дробышев.

— Вызову наряд, — с сомнением решил охранник. — Не уходите пока.

Наряд пришлось ожидать недолго, минут десять. Двое мужчин в полицейской форме побродили по пятачку перед корпусом, с тоской оглядывая территорию.

— Хулиганы, наверное, — подсказал охранник.

Полицейские недовольно на него посмотрели, промолчали. Потом о чем-то поговорили.

Дробышев стоял, обняв Таню, и чувствовал, как она дрожит то ли от холода, то ли от усталости. Будь он уверен, что в него действительно сейчас стреляли, он бы заставил недовольных мужчин посерьезнее отнестись к своим служебным обязанностям, но он не был в этом уверен. Он не слышал звука выстрела со времен занятий на военной кафедре в институте.

Потом он не мог себе простить, что не понял настоящей реальной опасности, но тогда мечтал поскорее очутиться дома и только старался согреть Таню, обнимая покрепче.

Дробышев понимал — предположение, что звонок журналисту и последующие выстрелы связаны, дикое, нереальное, но отключиться от этой мысли не мог. Уговаривал себя, что либо вчера вообще были не выстрелы, либо действительно хулиганство. На свете много сумасшедших. Кстати, пускать петарды в больничном дворе — тоже хулиганство.

Александру Журавлеву нет никакого смысла стрелять в Дробышева. Если кто-то захочет добавить журналисту бессонных ночей, найдет информацию покруче.

Но кое-что проверить хотелось.

Таня сидела с ноутбуком в кресле, подмяв под себя ноги. Дробышев к этой ее позе уже привык, но все равно удивлялся, он бы не просидел, скрючившись, и пяти минут. Он подошел, заглянул в ноутбук — Таня читала что-то по медицине.

— Я хочу позвонить Владе, — чмокнув Таню в макушку, сказал он.

Она замерла. Только что смотрела на него с такой робкой нежностью, что ему становилось не по себе. Не то чтобы он не хотел этой нежности, нет, он больше всего боялся, что она перестанет так на него смотреть. Просто от этого ее взгляда Дробышеву казалось, что нужно сейчас же, немедленно, что-то сделать, чтобы не потерять, сохранить то, что так прочно и сразу их связало.

— Звони. — Она пожала плечами, отвернулась.

Если бы он был хоть немного повнимательнее, то заметил, что она сразу от него отдалилась. Как будто он снова стал полузнакомым соседом. Но Дробышев настолько внимательным не был, а мысль, что Таня его ревнует, просто не приходила ему в голову.