В тот момент он даже не поверил бы, что она может его ревновать. Она должна знать, обязана знать, что ни одна женщина до нее не была частью его самого, а она стала.

Дробышев сходил в прихожую за телефоном, достал его из кармана куртки, сел в кресло напротив Тани, ткнул в сенсорный экран.

— Привет, — заговорил он, когда Влада ответила. — Ты не знаешь, Егор встречался с журналистом Александром Журавлевым?

— Ну… Был у него такой знакомый. А что?

— Да так. А не знаешь, когда они в последний раз встречались?

Влада задумалась, он слышал, как она дышит в трубку.

— Прошлым летом встречались точно. Журавлев хотел портрет жены заказать, и Егор его с художником познакомил. Художник тогда уезжал за границу и портрет написал совсем недавно. Когда вернулся.

— Кто этот художник? — быстро спросил Дробышев.

— Вадим Бойко. А зачем тебе?

— Я тоже хочу заказать портрет жены, — решил Дробышев.

— Вадим, — Влада помедлила, — дорогой художник.

— Ничего, — уперся Дробышев и улыбнулся Тане. — Я заплачу. Кстати, как портрет журавлевской жены получился? Ты его видела?

— Видела. Неплохой портрет. Вадим очень хороший художник.

— Значит, вы встречались с Журавлевыми и после прошлого лета. Не мог же твой Вадим написать портрет за три дня. Или мог?

— Я не знаю, сколько он писал, — в голосе Влады послышалось раздражение. Правда, раздражение сразу исчезло, бывшая невеста умела держать себя в руках. — Я видела портрет в конце февраля.

— То есть вы виделись с Журавлевыми пару месяцев назад?

— Мы виделись с Журавлевыми прошлым летом, — раздражение проступило снова и снова исчезло. — Ходили в ресторан. А месяц назад я приезжала к его жене специально посмотреть на портрет. Одна приезжала, без Егора. И Сашки в тот момент дома не было. Журавлевы за городом живут, у них шикарный дом. Степа, зачем тебе это?

— Так. Потом расскажу. Позвони художнику. Мы с ним встретимся в любое время, когда скажет.

Дробышев положил телефон рядом с собой, потянулся.

— У тебя есть жена? — улыбнулась Таня. Она оттаяла, когда он упомянул про портрет жены.

— Есть, — кивнул он. — Ты.

Если бы не Влада, на свете не было бы женщины счастливее Тани.

— Степа, зачем тебе все это? — Таня положила ноутбук на пол, подняла глаза на Дробышева.

— Хочу заказать твой портрет, — засмеялся он.

— Степа, я серьезно!

— Я тоже серьезно.

— Степа!

— Я вчера звонил Журавлеву, — признался Дробышев. — Журналисту. Посидел в Интернете и нашел, что его тестю очень выгодно, что мэра посадили. Тесть теперь приберет его бизнес.

— Ну и что? — пожала плечами Таня. — Ты думал, у журналиста внезапно прорезалась жажда справедливости? Ты же сам говорил, что такие публикации внезапно не появляются.

— Говорил, — подтвердил он. — Короче, я ему вчера позвонил, и он меня послал.

— Ну и правильно сделал, — засмеялась Таня. — Я тоже не люблю, когда лезут в мои дела.

Про то, что после разговора раздались выстрелы в больничном дворе, Дробышев напоминать не стал. И пугать не хотел, и сам сомневался в логической связи.

Таня опять смотрела на него с преданностью и нежностью, и ему опять стало тревожно.

Телефон зазвонил у него под ногой. Дробышев нашарил аппарат, поднес к уху.

— Послушай, — сказала Влада. — Ты бы сначала посмотрел работы Вадима. У него есть сайт.

— Я доверяю твоему вкусу. — Смотреть какие-то картины Дробышеву не хотелось.

— Ты-то, может, и доверяешь. Только Вадику не понравится, что ты его работ не видел. Я точно знаю, что Журавлевы ездили к нему в студию перед тем, как он согласился работать. — Влада подумала и предложила: — Хочешь, съездим к Журавлевым? Я могу с ними договориться. Посмотришь портрет.

Ему ехать было нельзя. Матерную тираду он помнил от слова до слова.

— Ладно, я подумаю, — решил Дробышев. — Журавлевым не звони пока.

— Что там? — спросила Таня, едва он сунул телефон опять себе под ногу.

— Художник любит, чтобы с его работами были знакомы. Влада предлагает поехать к Журавлевым.

— Я съезжу! — загорелась Таня.

— Нет!

— Почему? — она внимательно на него посмотрела.

— Нет! — повторил Дробышев.

Она поднялась, подошла к его креслу. Он притянул ее к себе, посадил на колени.

У них впереди вся жизнь. Он будет держать ее на коленях, а она смотреть на него с нежностью.

— Степа, я хочу съездить, — прошептала Таня ему в ухо. — Я никогда не видела портретов, только в Третьяковке.

Он не ответил, покачал головой — нет.

Она отодвинулась, посмотрела ему в глаза, мгновенно посерьезнела.

— Вчера стреляли в тебя?

— Нет, — быстро сказал Дробышев. — Не думаю. То есть уверен, что не в меня. То, что знаю я, может узнать пол-Москвы, всех не перестреляешь. Но тебя все равно не пущу.

Она высвободилась из его рук, встала, подошла к окну, зачем-то посмотрела вниз.

— Степа, я поеду! Позвони Владе, пусть договаривается. Мне это ничем не грозит.

— Тань, ну незачем в меня стрелять, — поморщился он.

— Я тоже так думаю. — Она отвернулась от окна, прислонилась к подоконнику. — Тем более что парни из полиции уверены — хулиганство. Звони, пусть Влада договаривается. Я хочу иметь портрет. А еще я хочу жить спокойно и не думать, что кто-то мог в тебя стрелять.

Поездка к журналисту едва ли могла освободить ее от тревожных мыслей, но он видел, Таня не отступится.

Дробышев нехотя согласился. Он не знал, что убийство всегда порождает волну опасности, приближаться к которой нельзя. От этой волны нужно стараться убежать.

Влада перезвонила почти сразу, жена журналиста не возражала показать портрет. Через час Влада подъехала к подъезду, Таня и Степан спустились, сели к Владе в машину.

Пробок не было совсем, только несколько раз ненадолго задержались у светофоров.

За городом снег еще лежал, но уже не сплошной, черные проталины расползались по нему, поглощая остатки надоевшей зимы.

День выдался солнечный, по-настоящему весенний. Таня достала темные очки, принялась разглядывать серую прозрачную лесополосу вдоль трассы.

Когда был жив папа, они ездили на дачу зимой и летом. Летом сам бог велел, а зимой папа любил кататься на лыжах, и Таня увязывалась вместе с ним. Еще на дачу ездили осенью, ходили за грибами, потом жарили их с картошкой. Более вкусной еды Таня не пробовала.