Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По иронии судьбы, во время нападения монстра Брент и Ханна трахаются, как животные, в гостевой спальне на втором этаже. Как уже упоминалось прежде, мы не можем сказать наверняка, но, скорее всего, их трах не оказывает никакого воздействия на монстра. Их трах для него так же несущественен, как усевшаяся на его плечо стрекоза.
В самый разгар их, без преувеличения, страстного и горячего соития (не последнюю роль в этом сыграла бутылка дешевого мерло и просмотр документального фильма о порно на канале HBO) супруги не слышат, как монстр выбирается из болота и ломает стену их дома. Они занимаются сексом в миссионерской позе, но отдаются этому делу со спортивным азартом. Глаза Ханны закрыты, ей не хочется видеть, как морщится лицо Брента во время занятий любовью: он выглядит старым, на лбу четче проступают залысины; к тому же у него ужасно сердитый вид: зубы сцеплены, на шее вздуваются вены, похожие на корни деревьев; и вообще, в такие минуты он кажется ей чужим, незнакомым и совсем не похожим на романтического незнакомца или просто привлекательного незнакомца вроде того же Риелтора. Хотя, если на то пошло, она уже привыкла к этим превращениям Брента в незнакомца. И этот незнакомец с тупым видом гладит ее бедра, неуклюже лапает за груди, так что у нее возникает только один вопрос: «Кто этот мужчина?» Поэтому обычно она закрывает глаза, и тогда все проходит хорошо.
Но мы знаем, что в этот раз ничего хорошего не произойдет. Прежде чем принять ужасающую смерть, Ханне на краткий миг улыбается удача. Она не видит, как монстр раскрывает свою похожую на широченные ворота пасть и как верхняя часть тела ее мужа (выше солнечного сплетения) исчезает. Сквозь тьму, в которую она сама себя погрузила, Ханна чувствует, что Брент становится каким-то маленьким, а затем вообще падает с нее. А после сильного удара по голове, который раскраивает ей череп, она и вовсе теряет способность что-либо чувствовать. По крайней мере, мы на это надеемся.
Монстр быстро разбирается с сувенирным магазином, музеем и зданием, где находится фан-клуб. Следующая остановка на его пути ярости – кладбище. Надгробия, которые служат своего рода итоговым отчетом обо всех, кто жил и умер в нашем городе, последним упоминанием о них, сделанным любящими и помнящими людьми, – все это превращается в пыль под ногами монстра.
Калеб заканчивает рассказывать Тедди свою короткую историю о монстре.
– Представил? Ладно. Так вот, город – и есть монстр. Он похож на монстра Франкенштейна, потому что мы сами его создали. Дома и прочие здания – это его тупые зубы, и однажды он захлопнет свою огромную пасть и проглотит нас целиком, сожрет всех и вся.
Монстр слышит этот рассказ, но он его совсем не трогает. Он хватает Тедди и отрывает ему голову и конечности, как ребенок отрывает лепестки у цветка.
Калеб снова начинает играть в приставку, но удача отворачивается от него. Он говорит:
– Я знаю еще одну историю: ты, монстр, причинил нам так много бед, что невозможно описать их все. И вместо этого мы предпочли смаковать подробности о гибели лишь нескольких жертв. Нескольких «счастливчиков», правда? Почему мы так поступаем? Мы боимся, что не справимся с грузом накопившейся за все это время горечи утрат и печалей? Или, возможно, в тени разрушений и хаоса, которые ты с собой несешь, мы боимся не ответственности, а нашей безответственности? – Калеб бросает свою приставку перед собой, протягивает маленькую руку и касается монстра. – Или же мы рассказываем лишь о некоторых жертвах не потому, что нас пугает наша безответственность, а потому, что мы боимся рассказать слишком много, боимся потерять то извращенное ощущение тайны, ведь тогда ты и мы – твои жертвы – перестанем быть особенными?
Монстр топчет ногой сложный и ужасный мозг Калеба. Плоть Калеба смешивается с пылью, в которую превратились могильные плиты, становится кровавым месивом и остается на дороге, ведущей к Маленькой красной школе.
Мы не будем особенно задерживаться в школе, где никто не выживет. Взрослые погибнут первыми, самоотверженно защищая детей. Голос мистера Батлера, встретившегося с настоящим монстром, а не с порождением жалости к самому себе, утонет в оглушительных криках. Смирившись с неизбежным, он подойдет к монстру и скажет «Уходи!» таким тоном, словно это финальная реплика длинного и не очень смешного анекдота. Он умрет в лапах монстра, думая о Вере и о том, как сильно тоскует по ней.
Каким бы омерзительным и недопустимым это ни казалось, но дети умрут страшной смертью. Не будет никаких Гензелей и Гретель. Большинство детей умрут, не понимая, как такое могло с ними случиться. Некоторые до конца будут верить в спасение, вспоминая сказанную ранее фразу мистера Батлера: «Наверное, это какая-то ошибка». Тех, кого съедят последними, будут особенно жестоко страдать, ведь у них на глазах монстр сначала съест их одноклассников. И не воображайте, что их страдания будут ненапрасными, однако эти последние дети окажутся теми немногими достойными, которые поймут, кто такой монстр и что все это значит.
Возможно, если бы мы действительно хотели рассказать настоящую историю о монстре и подробно поведать обо всех трагедиях, упомянутых выше, мы узрели бы ужасную, прекрасную и самую непостижимую истину: как можно любить и сосуществовать друг с другом и с жуткими знаниями о таинственном, безучастном и уничтожающем всех без разбора монстре.
Разумеется, стоит упомянуть о том, что в последующих, отредактированных официальных данных городского архива не будет никаких документальных свидетельств о нападении на школу. Дальнейшие архивных записи сообщат, что школа уцелела. Так было и в предыдущих записях, которые содержали вымышленную, ошибочную информацию о том, что монстр пощадил школу. Выжившие члены городского совета и, как всегда, высокопрофессиональный Риелтор придумают историю о том, как вера и стойкость горожан помогли отразить еще одну атаку. Следующие поколения горожан годами будут обсуждать и осмысливать подвиги нового члена городского правления и священника методистской церкви, которые в последний момент спасли город.
В новой официально истории события будут развиваться следующим образом: эти двое наполнили сырым мясом двадцатилетний пикап американского производства, принадлежащий члену городского совета, и увели монстра подальше от школы, пока двадцать шесть счастливых детских мордашек улыбались им