ответил коротким смешком. Нынешнее утро ознаменовалось легкостью, которая была ему очень приятна. Сейчас они оба находились в некоем промежуточном состоянии, в невесомости, между бодрствованием и сном, озабоченностью и беззаботностью, и эта пауза стала неожиданным подарком судьбы…

– Ну а третий путь? – терпеливо спросил он.

Николь взглянула на него; она сидела, сунув сложенные ладони между коленями. Вчера девушка заснула в чем была: Эрве, разумеется, не посмел ее раздеть. Сейчас она выглядела усталой, спокойной и опустошенной.

– Расследование… – прошептала она. – Нужно продолжать расследование. Вот единственный способ почтить память Сесиль.

– Обнаружить убийцу можно, – мягко возразил Эрве, – но даже если нам это удастся, мы все равно никогда не вернем ни Сюзанну, ни Сесиль.

Николь выпрямилась и крикнула:

– Ты что – совсем обалдел? Сейчас речь идет уже не о них, а о нас с тобой! Такое расследование может нас спасти. И нужно погрузиться в него как можно глубже, забыть все, что случилось. Это единственное, что излечит нас от отчаяния!

Эрве упрямо покачал головой; Николь поняла, что сейчас он разразится вдохновенной ответной речью, а она этого побаивалась: Эрве куда умней ее, умней всех, кого она знала. И поспешила его опередить:

– В котором часу ты обычно встречаешься с Жан-Луи?

– Ну, около десяти утра.

Николь выскочила из постели быстрее, чем плотвичка из ведра рыбака:

– Пошли скорей!

60

Одиннадцать часов… а Мерша все не было.

Может, он проспал? Или вообще не ночевал дома? Или продолжил расследование со своими людьми, то есть с Берто и другими сотрудниками? А они – двое случайных помощников – стали ненужными?

В кафе «У Мартена» народу было немного. Хиппи не принадлежали к тем, кто попивает кальвадос с утра пораньше, студенты – тем более. А что касается рабочих, то они по этим улицам не ходили. У стойки – ни одного посетителя, а столики, казалось, плавали на полу, засыпанном опилками, точно обломки кораблекрушения на воде. Николь и Эрве сидели молча: каждое неосторожное слово могло напомнить им вчерашний кошмар, и никто из них не желал к этому возвращаться.

Николь предпочла внимательно осматривать кафе.

Оконные переплеты из почерневшего растрескавшегося дерева, напоминавшего балки деревенских домов; медные поручни, оштукатуренные стены, шаткие скрипучие стулья, флиппер с его звоночками и стальным бортиком, захватанным жирными пальцами…

За что она любила Париж, так это за следы прошлого – причем не за памятники или музеи, а за подлинные его признаки, живые свидетельства старины, запечатленные в камне, асфальте, дереве. Отметины и шрамы минувших времен – например, жестокой Второй мировой войны (многие городские стены еще носили следы от пуль), благодатные пятидесятые – все это было здесь, все это можно было увидеть, потрогать… Достаточно приложить ухо к любой стене, и ты уловишь смутные голоса былого, точно гул моря в глубине раковины.

Николь любила жизнестойкий, упрямый нрав Парижа. Этот город пережил неисчислимые войны, выдержал множество мятежей – и устоял, оставшись величавой столицей, несмотря на почерневшие, израненные стены. Париж не мог похвастаться чистенькой, благопристойной внешностью; своей суровой красотой, дышавшей гневом и горечью, он чем-то напоминал неприступные утесы, сопротивлявшиеся натиску волн…

Наконец в полдень появился Мерш.

Сказать, что он выглядел скверно, значило ничего не сказать. Грязный, растерзанный, он был во вчерашней одежде и, похоже, спал прямо в ней.

– Ну, что слышно? – с ходу поинтересовался он вместо приветствия.

– Это мы тебя должны спросить, – ответил Эрве.

Сам-то он провел ночь у Николь и даже одолжил у нее кое-что из одежды. Удивительное дело: Эрве был таким же тоненьким, как хозяйка квартиры. И сейчас, рядом с Мершем, он напоминал юного певчего в белом стихаре.

Жан-Луи рухнул на стул, заказал чашку кофе и пробормотал:

– Пардон, я еще не совсем проснулся…

Выпив кофе залпом, он закурил сигарету и провел по лицу рукой, точно вытирая его платком. Да уж, лицо у инспектора было несвежее…

Внезапно ему что-то пришло в голову, и он вскочил со словами:

– Мне нужно позвонить!

Подойдя к стойке, Мерш схватил телефонную трубку, как пехотный капитан хватается за рацию в траншее, к которой подступают враги. Эрве и Николь молча переглянулись: их «шеф» сегодня явно был не в состоянии руководить следствием. Однако, вернувшись к столику, он выглядел успокоенным.

– Я говорил с Берто. Расследование идет нормально: вскрытие, поиск свидетелей, анализ отпечатков пальцев, опознание тела родственниками…

Николь вздрогнула. Она хорошо знала семью Бисилиа. Буржуа из Шестого округа. Трое детей. Католическое воспитание. Наверно, ей следовало позвонить им, рассказать все, что она знала? Но при этой мысли ей захотелось не плакать, а унять позыв к рвоте…

– Мы еще можем чем-нибудь тебе помочь? – спросил Эрве.

– Ты – нет, а вот она – уверен, что сможет. – И он жестом игрока в дартс ткнул в сторону Николь сигаретой.

– Что это значит? – спросила девушка.

– Я ни черта не смыслю в таких делах, но убежден, что оба убийства имеют прямое отношение к Индии и к ее религиям. И для начала нужно разобраться, зачем Сюзанне понадобились все эти молитвы и наркотики.

– Но ведь Сесиль не интересовалась индуизмом.

– Может, и так, – задумчиво ответил Мерш, – однако ей почему-то придали позу этой самой богини, как ее там…

– А что с садху? – спросил Эрве.

– Наша вторая загадка, – кивнул Мерш. – Нужно во что бы то ни стало разыскать этого паяца с косами.

– Думаешь, он и есть убийца?

– Нет. Но его вчерашнее присутствие в Шарлети вряд ли было случайностью. Он в этом деле замешан по самое некуда.

– Ты хочешь еще раз встретиться с Гуптой?

Мерш испуганно вздрогнул, и оба его собеседника это заметили.

– Не сейчас… не сразу, – ответил он. – Иначе этот гад снова обведет нас вокруг пальца. А мы должны соблюдать осторожность. И обратиться к другому специалисту.

– Я даже знаю, к кому именно, – сказала Николь.

61

Профессор Трипети (вот так имечко!) напоминал карикатуру.

Впрочем, это и была карикатура на типичного старозаветного профессора: осторожные движения, ехидные смешки, полуседая эспаньолка клинышком и зачесанные кверху волнистые волосы – все было при нем, не хватало разве что галстука-бабочки. Хотя нет, пардон, бабочка также имела место.

Его раскопала Николь, изучившая справочник Дома гуманитарных наук. Профессор самолично вышел встретить их в вестибюль Центра социальных исследований (отдел Индии) на бульваре Распай, 54.

– Прошу прощения, – извинился он. – Обычно у нас есть стажер, который служит гидом для посетителей, но в настоящий момент…

Казалось, эти смутные времена очень забавляют профессора, который расценивал их как милую шутку судьбы. И Николь – с глазами на мокром месте и с разбитым сердцем – подумала: может, старик прав и над всем происходящим надо и впрямь смеяться?..

Она готовилась увидеть нечто вроде просторной лаборатории, подобной аудиториям и библиотекам, к которым привыкла в Сорбонне. Ничуть не бывало: они попали в самое банальное помещение, битком набитое столами, полками, книгами, рукописями и, конечно, исследователями.

Выглядело все это даже