подмигивала ему. И он терпел ее близость как предупреждение, лишавшее его желания нарушать закон…

Шесть утра… Мерш отыскал свободное место на стоянке недалеко от дома. Закрывая дверцу машины, он почувствовал, что его все еще бьет дрожь. Черт подери!.. Конечно, в Алжире он выбирался еще и не из таких переделок – не хватало теперь подохнуть от чьего-то ножа в какой-то мерзкой бане!

С трудом сдерживая подступавшую тошноту, Мерш зашагал в начало улицы. Близился рассвет… Ему нужно было принять душ, лечь в постель. И увидеть во сне знакомые кошмары, не такие, как он увидел этой ночью… Однако передряга с грязевыми ваннами все же не совсем выбила его из колеи: подходя к двери дома, он заметил медленно ползущую в его сторону машину – «Симка-1000». Вернее, сначала он узнал человека, сидевшего рядом с водителем, – Пьера Сантони, того самого Пьера, которого в прошлую пятницу видел за рулем фальшивой «скорой помощи».

«Симка» еще не успела подъехать, а Мерш уже выхватил револьвер. Человек в машине опустил стекло и навел на него дуло MAT-49 – автомата, навевавшего самые мрачные воспоминания об Алжире, а именно – о перестрелке в Эль-Харруше и в Уэде-Зенати.

Облокотившись о капот ближайшей машины, Мерш крепко сжал обеими руками свой M10, дважды нажал на спусковой крючок и бросился наземь. Ответный залп ушел в воздух. А в следующий миг раздался оглушительный грохот. Сыщик привстал и, прячась за припаркованными автомобилями, начал пробираться к источнику шума. С первого же взгляда он убедился, что «Симка-1000» врезалась в ближайшую «DS».

Сейчас Мерш не мог мыслить четко, не мог отдавать приказы своему телу. Но у него все же что-то забрезжило в мозгу, слегка прояснив мысли. И первой из мыслей была: «Покончить с этим». Подойдя ближе, он увидел, что передок машины смят в гармошку, откуда вытекают масло и бензин. Одна из пуль попала в водителя, он был мертв, а весь салон забрызган кровью. Что касается Сантони, то он, не выпуская из руки пистолета-пулемета, пытался открыть свою дверцу, прижатую к «DS», и выбраться наружу.

Мерш обогнул машину спереди и остановился рядом с водительским окном: стекло разлетелось вдребезги, а на дверцу и шасси стекали мозги. Корсиканец увидел сыщика и направил на него ствол. Раздался новый выстрел, но Жан-Луи уже вскочил на искореженный капот машины.

Рухнув на колени, он прицелился в разбитое лобовое стекло, заслонил левой рукой глаза и выстрелил еще трижды.

В наступившей мертвой тишине он начал медленно сползать с капота, пока его ноги не коснулись асфальта. Два важных факта: первый – отсутствие ответного выстрела; значит, покойся с миром, Сантони! И второй: все вокруг залито бензином.

Перекатившись по мостовой, Мерш сунул свой браунинг в кобуру, полез в карман куртки и нашарил там зажигалку. Затем, упершись одним коленом в асфальт, щелкнул ею и метнул под машину, точно плоский камешек в детской игре.

Он едва успел отскочить: от взрыва автомобиль взмыл в воздух. Поднявшись, Мерш разглядел среди осколков лобового стекла мерзкую рожу бандита, исчезавшую в буйном пламени.

Голова раскалывалась от адского жара, лицо побагровело. Мерш отошел подальше и подумал об Эрве и Николь, о ребятишках, которых он втащил с собой в этот кошмар. Подумал – и улыбнулся в свете нарождающейся зари. Все-таки есть справедливость в этом мире!

Всякий раз, когда ему грозил удар ножа или выстрел, он был один. Значит, кто-то там, наверху, заботится о нем и удостаивает его этой персональной милостью.

Мерш вытер нос рукавом, как сопливый мальчишка. Он и плакал, и смеялся. Спасибо тебе, добрый Боженька! Эту гнусную жизнь, жестокую и опасную, вонявшую порохом и горелыми шинами, он никогда не променял бы ни на какую другую.

59

Восемь часов утра.

Николь открыла глаза. Обрывки снов походили на ее смятую подушку – такие же бесформенные, беспорядочные, пропитанные холодным потом.

По правде говоря, Николь даже не знала, действительно ли она спала или еще только собирается заснуть. Ее сердцебиение казалось прерывистым, неверным, ненормальным.

Повернув голову, она обнаружила в полумраке комнаты с задернутыми шторами мужское тело. Не у себя в постели, слава богу. А на полу, у своего изголовья.

И только в следующее мгновение она узнала мужчину. Эрве Жуандо. Этой ночью он проводил ее до дому. И тотчас же ее мозг обожгла жестокая боль, а желудок скрутила дурнота.

Сесиль убита!

Эти несколько слогов не имели никакого смысла. Они просто отражались какими-то патологическими знаками внутри ее тела, но не достигали сознания, как будто оно укрылось от них за железным занавесом.

Сесиль убита…

Эрве проводил ее до дому. Они ехали в полицейском фургоне, и, выходя из него, Николь пошатнулась, так что он вел ее, поддерживая, до самого подъезда. А по правде говоря, почти нес. И в момент расставания она не выдержала, у нее хлынули слезы, – вернее сказать, это были истерические рыдания. Продолжение угадать нетрудно: он поднялся к ней, уложил в постель, закутал, утешил и… остался, не выпустив ее руки и заснув на полу, рядом.

Сесиль убита…

Пока эти слова ничего не означали: Николь еще долго сможет твердить их, вплоть до полного растворения в горе. И все же образ распятого тела подруги мучил ее. Сейчас горе походило на боль в суставах, на мигрень. Такая бывает при похмелье, но теперь она терзала не тело, а душу…

– Эрве… – прошептала она.

Он вздрогнул, повернулся, открыл глаза. И спросил, опершись локтем о кровать:

– Ну как ты?

И тут Николь постигло озарение: она никогда не будет спать с этим парнем, но он останется ее другом на всю жизнь.

Откинувшись на подушку, девушка начала бесстрастно рассуждать:

– Есть три способа пережить эту потерю.

Эрве привстал, чтобы лучше видеть Николь: похоже, он слушал ее очень внимательно.

– Первый путь – неприятие, отрицание случившегося. Но после того, что мы видели вчера, об этом и мечтать нечего.

Эрве пожирал ее глазами. Он уже совсем проснулся, но как будто еще не стряхнул с себя сонные грезы.

– Второй путь – молитва.

– Молитва?

– Да, ты же знаешь – ну, как в прошлый раз. Можно повторять мантры, жечь ладан…

Эрве не ответил. Блаженная улыбка на его губах была такой же легкой, как прозрачный полумрак, окутавший комнату. Слабый свет, пробивавшийся сквозь оконные занавеси, озарял половину его лица. Он и вправду милый мальчик, но… как бы это выразиться поточнее… еще не оперившийся.

– Не выйдет.

– Почему? – спросила она и добавила с какой-то ребяческой гордостью: – Я ведь буддистка.

Глупая девчонка, нашла чем гордиться! Сегодня утром такое хвастовство казалось неуместным. Слишком уж тяжелыми и страшными были последние события. В воздухе витал ужас.

– Буддистка? И что же из этого следует? – вежливо спросил Эрве.

– А то, что вся эта история имеет прямое отношение к индуизму, понятно?

Эрве