восьми. Когда вошли в комнату, он сказал мне, чтобы я сбегал в хлебную лавку и купил батон и сахар. Лавка рядом, за углом. Там уже закрывать собирались, когда я пришел.

– Что было, когда вы вернулись?

– Я вошел, а он лежит в луже крови, зубы оскалил. Мне страшно стало, вот я и рванул оттуда. Полем бежал, через дворы, пока не выбрался на дорогу.

– Вы ничего не заметили подозрительного, когда вернулись?

– Нет! Я был под балдой, вряд ли что мог видеть.

Гриценко вызвал машину, позвонил Степанову, но того на месте не оказалось. Пока он одевался, конвоир уже отвел в машину Брыля. К своему удивлению, Гриценко на даче Паршина встретил инспектора Степанова.

– Я тебя давно жду, не хотел уезжать, – сказал Степанов. – Тут открываются некоторые неясные обстоятельства, – он отвел Гриценко от крыльца к углу дома и показал на снегу четкие следы обуви с рифленой подошвой, которые вели в угол двора. – У Брыля дурная манера – уходить из гостей через забор, – заметил Степанов. – Но дело не в этом.

– Дальше следы ведут полем до огородов и кончаются на дороге, – как бы размышляя, прервал его Гриценко.

– Да, я снова прошел по ним до конца. Но дело не в том, – повторил следователь.

– Брыль дал показания, – снова не дал высказаться инспектору следователь.

– Признал убийство? – с сомнением спросил Степанов.

– Нет! Но картину всю прояснил. Пока я тут повожусь с Брылем, уточню на месте убийства некоторые детали, ты побывай в булочной. Она где-то рядом, за углом. Сейчас это важно. Он утверждает, что около восьми вечера семнадцатого декабря покупал там батон и сахар. А когда вернулся, Паршин был мертв. Такова его версия. Испугался, бежал оттуда, боялся, что его обвинят.

Степанов еще раз посмотрел на отпечатки ног с рифленой подошвой, проследил их до самого забора и сказал:

– Я все-таки хочу тебе кое-что подсказать. Характер следов показывает, что он действительно бежал. Я снова прошел до самой автобусной остановки. Там Брыль уже еле ноги волочил. Кстати, ни один кондуктор его не помнит. Так вот, я думаю, надо бы нам поискать пистолет вдоль его следов, вдруг бросил в снег. Чтобы все было ясно с этой стороны. Опрос соседей мы уже заканчиваем, участковый последние дворы обходит.

Скрипнула калитка, и во двор вошел высокий молодой лейтенант милиции с планшеткой в руке. Он неторопливо подошел и представился Гриценко:

– Участковый инспектор Лебединский, – и, повернувшись к Степанову, без всякого вступления, словно они только что прервали разговор, сказал:

– Нашел еще одного, кто видел машину, – он протянул Степанову листок с фамилией и адресом свидетеля.

– Очень хорошо, – ответил Степанов. – Об этом потом, а сейчас пойдем со мной в булочную.

Они подошли к магазину, когда одна из продавщиц хотела закрыть двери, уже выставив на окно табличку «обед», но, увидев участкового в сопровождении штатского, с любопытством поглядела на них. Лебединский и Степанов прошли внутрь магазина. Здесь никого не было, кроме двух продавщиц, которые уже закончили работу и лениво переговаривались между собой. Одна поправила на голове белую шапочку и зевнула, но при виде милиционера смущенно прикрыла ладонью рот.

– А ну-ка, девушки, зовите сюда директора, будем разговор вести, – сказал им лейтенант Лебединский.

Директор мгновенно появился перед ними в ослепительно белом, хрустящем от крахмала халате и уставился на участкового инспектора, принимая его за главного, так как тот был в милицейской форме.

– Есть претензии? – спросил он, сурово оглянувшись на продавцов. – Обвес? Обсчет? Разберемся! Давайте мне жалобу, товарищ!

– Сейчас никаких обвесов и обсчетов, но к этому мы еще вернемся, когда уедет ответственный товарищ. Вот он хочет с вами поговорить.

– Вы все трое работали 17 декабря вечером? – спросил Степанов, приглядываясь к продавцам.

– Они, товарищ! – ответил за всех директор магазина.

– Людей у вас немного перед закрытием, – полувопросительно, полуутвердительно продолжал инспектор Степанов.

– Какие люди перед закрытием, да еще в такой мороз? Давно таких холодов не было, – начала пожилая продавщица, – Правда, иногда прибегают опоздавшие, нахальные. Мы магазин закрываем, а они прутся. Дай им то, дай им се!

– Вспомните, пожалуйста, кого вы видели 17 декабря вечером перед закрытием?

– Был один. Рожа как у разбойника, винищем разило. Дай ему немедленно батон. А где я возьму? Один черный оставался. Стал ругаться, отдала ему свой, от греха подальше. Схватил он еще пачку рафинада и исчез.

– Вы помните, как он выглядел?

– В солдатском полупальто и серой шапке, – высунулась из-за плеча продавщицы молоденькая девушка.

– Да-да, в шапке и полупальто, – подтвердила торопливо пожилая продавщица, глянув недовольно на молодую напарницу.

Степанов разложил на столе несколько фотографий, где имелась и фотография Федора Брыля. Женщины, приглядевшись к ним, почти в один голос подтвердили, указав на Брыля, что именно он и был вечером в магазине. Молоденькая продавщица даже указала точное время, без пяти минут восемь.

– Я в кино торопилась и боялась опоздать. Мы должны были закрывать, и я ждала эти пять минут, когда уж он уйдет.

– Вы, лейтенант, заканчивайте протокол, а я пойду кое-что проверю, – Степанов вышел. На улице он постоял несколько секунд, раздумывая над новой идеей. Чтобы проверить ее реальность, он решил встретиться с двумя свидетелями, которых удалось найти в поселке. Прочитав их показания, Степанов сначала не придал им особенного значения. Свидетели просто подтверждали правильность разрабатываемой версии. Вечером машина подходила к даче, этого не отрицает теперь и Брыль. Но какая-то неясность, возникшая именно здесь, в поселке, настораживала инспектора. Он вошел во двор дачи, где стояли Гриценко и фотограф, чуть в сторонке рядом с Брылем замер, словно часовой на посту, конвоир.

– Брыль утверждает, что бежал отсюда, опасаясь, что убийца где-то рядом и может разрядить пистолет в него. Твердит, боялся, что придется отвечать за это убийство, – Гриценко говорил и одновременно делал какие-то пометки в блокноте. – Меня это объяснение не убеждает. Оно рассчитано на простачков, мол, никто не видел, как я стрелял, пистолета у меня не обнаружили. Ну не вышло ничего с алиби, все равно доказательств нет. Так, гражданин Брыль? – повернулся Гриценко к арестованному.

– Делай как хочешь, начальник. Тебе надо спихнуть эту мокрятину, а на кого – плевать! Лишь бы не висело на тебе, а кого к стенке поставят, Брыля или Ваньку, для тебя не важно, – как-то тихо и обреченно, словно раз и навсегда решенное для себя, выложил Брыль и тоскливо посмотрел в серое, клубящееся тучами небо.

– Вы, гражданин Брыль, это зря. Без доказательств вас не будут судить. Мы ведь просеем и растопим весь снег, от первого вашего шага по этому двору, – указал Гриценко