где искать гранату. Гюльчатай благодарить не стала, он тоже воздержался от расшаркиваний и слезливых прощаний. Держал в уме, что, даже помогая ему, она не перестает быть врагом.

— Иди. А то супруг твой, поди, заждался…

На этот словесный тычок она никак не ответила и скрылась под нависшими обломками. Вадим, не теряя драгоценных секунд, побежал к ожидавшим его Аннеке и Пафнутию. Присоединившись к ним, обернулся. Расстояние приличное, граната не долетит, а коль вздумается Перепелкиной чудить, пуль для нее предостаточно. Выбежит из своего укрытия — окажется как на ладони.

Она не выбежала. Троица во главе с Вадимом отдалилась еще на два десятка шагов, когда под кирпичными завалами рокотнуло и из всех щелей повалил смешанный с пылью дым. Взрыв лимонки разметал уцелевшие во время падения аэроплана подпоры, и все, что еще оставалось от крепости Янги-Таш, сплющилось, вросло в песок. Античная цитадель, простоявшая под солнцем более двух тысяч лет, прекратила свое существование.

Глава X,

где протагонист нашей повести превращается в горстку пепла

Двое мужчин и одна женщина шли через пустыню. Шли еле-еле, изводимые сухим и нестерпимым жаром. Они устали, у них не было ни капли воды, а цель, к которой они стремились, все никак не показывалась на горизонте.

Вадим корил себя за поспешность. Надо было дождаться заката, выйти с вечерней прохладой. В темноте он читал бы карту так же легко, как на свету, а спутники следовали бы за ним, как за поводырем. Но провести еще несколько часов у холма, ставшего братской могилой для Керима с его гаремом, — нет! Хотелось уйти как можно дальше и как можно скорее.

Стрелочки, обозначенные на грязно-белой материи, уводили на юго-запад. В этом направлении Вадим прежде отходил от лагеря не далее, чем на километр, и не знал о существовании безводного русла. Оно отыскалось быстро, его расположение в точности соответствовало пометке, сделанной на карте. Это не могло не обнадежить. Вадиму все еще не верилось в прекраснодушие подставной инструкторши. Пусть она настолько любила Керима, что согласилась умереть вместе с ним, но неужто отказалась от мести? Вадим пытался проникнуть в лабиринты ее логики, находил достаточно оправданий ее поведению, но сам же их и опровергал. О слабой половине человечества он имел вполне ясное представление, научился определять различные типы женского характера и на основании опыта пришел к заключению, что Гюльчатай была хитрозадой злючкой, умевшей маскироваться под кого угодно. У таких всегда припрятан камень за пазухой, и они не преминут его бросить, чтобы наказать обидчика. Даже с того света.

Но пока не было повода упрекнуть Перепелкину в намерении подложить посмретную свинью. Они шли по дну широкой и глубокой канавы, где, быть может, еще недавно плескалась речная водица, и думали каждый о своем. Пафнутий раз за разом взглядывал через плечо — ждал, простак, что над барханами появится второй аэроплан, посланный на поиски первого. Какое там! Если и есть в Самарканде еще одни летательный аппарат, то страшно представить, сколько подписей надобно собрать, чтобы услать его в незапланированный рейс.

Аннеке брела, пригорюнившись. Внучка лопарского шамана, наделенная природным чутьем, она, наверное, старалась разглядеть и, что важнее, расшифровать смутные картины будущего. И судя по той пасмурности, что лежала на полудетском лице, ее одолевали отнюдь не радостные предчувствия.

Вадим же усиленно настраивал себя на мажорный лад. Выше нос! Дойдем до оазиса (непременно дойдем!), напьемся вдосталь из хрустального ключа, окатим друг дружку студеной водой, смоем пот и усталость. А потом взнуздаем коней и поскачем в Алтынкан — к людям, к жилью, к мирному укладу. А еще чуть погодя состоится возвращение в Москву, и этот азиатский ад покажется дурным сновидением.

Белое солнце пустыни прожаривало до костей. Поскольку оно стояло почти в зените, канава являлась плохой защитой, а вскоре ее пришлось покинуть, так как стрелочки на карте указывали в сторону. Оазис должен был находиться в какой-нибудь версте или в полутора, но все трое уже вконец измотались и едва переставляли ноги.

Вадим объявил привал. Все повалились, как подкошенные, распугали тушанчиков и ящериц. Пафнутий давно уже избавился от своего пиджачка, а сейчас стащил и жилетку, намотал ее на голову, сделавшись похожим на эмира или халифа. Вадим воткнул в песок три винтовки штыками вниз, распялил на прикладах паранджу и устроил тем самым подобие тента. Под ним и спрятались, тесно сдвинувшись плечами.

— Попить бы… Во рту пересохло, — пожаловалась Аннеке.

Будь воля Вадима, он бы выдоил для нее вон то облачко, что проплывало мимо солнца и, к сожалению, не заслоняло накаленный небесный горн ни одним из своих отростков. Все, чем можно было поддержать любимую, выразилось в нескольких словах:

— Еще немножко. Надо дойти, и воды будет хоть залейся.

— Я не дойду, — с печалью проговорила она. — Сил нет.

— Тогда я тебя понесу!

Он подхватил ее под спину и под коленки, приподнял. Маленькая Аннеке всегда казалась ему невесомой, но в этот раз ее худенькое тело как будто налилось ртутью. Вадим преодолел с ношей метров пять и остановился, дыша, как загнанный мул.

— Оставь меня, — попросила Аннеке. — А то и сам не дойти.

Вадим стиснул челюсти, дождался, пока легкие отпустит судорога, и пошел дальше. Им владело искушение ускорить шаг, чтобы побыстрее выбраться из гибельной песчаной безбрежности, но это было бы нерационально. Торопливость чревата нарушением дыхательного ритма и, как следствие, частыми остановками. Лучше идти медленнее, зато без передышек. Тише едешь — дальше будешь, как гласит пословица.

Но даже при ходьбе в правильно выбранном темпе хватило его минуты на три. Захекался, ноги отяжелели, а руки непреодолимо тянуло книзу. Благодарение Пафнутию — подскочил, перехватил Аннеке, пронес немного сам. Вадим волочился сзади, таща снаряжение, и тупо пережевывал одну и ту же мыслишку, набившую оскомину и горчившую, как неспелая ягода: все-таки обштопала мерзостная злыдня Гюльчатай, на верную смерть послала. Нет никакого озазиса, или он так далеко, что до него и за неделю не дохромаешь.

Но не ложиться же помирать! Вадим никогда бы не позволил себе и друзьям пораженческого настроения. Меняясь с Пафнутием через каждые сто шагов, несли Аннеке еще около часа, после чего она заявила, что пойдет самостоятельно. И пошла, опираясь на винтовку, как на посох. Вадим восхищался ее мужеством и вновь, и вновь стыдился, вспоминая те минуты, когда, будучи в разлуке с нею, позволял себе думать о других женщинах.

Склонившись к западу, солнце лупило в глаза, а жара все не спадала. Пафнутий сдал, пополз