на карачках. Вадим отобрал у него все вещи и согнулся под ними, как немощный старик. Зато у Аннеке открылось второе дыхание, она вышагивала вперед, словно в ней работал механизм с длительным заводом. И когда изнеможение придавило мужчин к песку так, что они не могли уже продвинуться ни на метр, до них, как из космоса, донесся ее голос:

— Есть! Дойти! Вот он!

Вадим, как барон Мюнхгаузен, дернул себя за чуб, привел в вертикальное положение. Подковылял к Аннеке, которая стояла на высоком гребне, и увидел внизу изумрудную долину.

Вначале подумал, что это мираж. Не может же быть, чтобы вся эта живая буйствующая красотища в действительности существовала посреди омертвелой пустыни! Но долина, по мере приближения к ней, не рассеивалась, не расползалась, как прогнивший ситец, не распадалась на точки и пятна, подобно полотнам импрессионистов. Вадим не сошел, а буквально скатился с гребня, переступил через барьер из верблюжьей колючки и первым очутился в сказке.

Да, это был самый что ни на есть настоящий оазис — красочный, живописный, будто сошедший со страницы иллюстраированного журнала. Шумела и трепыхалась под ветром сочная растительность. Каких только деревьев и кустарников здесь не было! Возносили к небесам свои огромные кроны раскидистые чинары высотою под тридцать метров. Среди них стояли и молодые, безупречные на вид, и старые дуплистые, с кривыми ветвями и стволами в два обхвата. Зеленоватая кора на них шелушилась, отпадала мелкими чешуйками, открывая взорам светлые пятнышки. Сквозь строй гигантов проглядывал скромный барбарис, а рядом мостились яблони, финиковые пальмы, грецкий орех…

Под стать изобилию флоры было и многообразие животного мира: от дерева к дереву перебегали пугливые джейраны, мелькали рыжие хвосты лисиц, а на берегу ручья, струившегося среди куп шиповника, стоял, сжавшись, зверь, похожий на рысь, но с несоразмерно большими ушами и ассиметричным туловом — он припал к земле, подогнув передние костистые лапы, а задние — атлетичные и толстые, как у кенгуру, — напряг, оттопырив округлое гузно. В полутьме, под сенью листвы, поблескивали острые зубы. Такими и руку оттяпать недолго.

Истомленный жаждой Вадим без страха шагнул к зверю и занес винтовку, метя штыком в желтую ушастую голову. Котяра громко зашипел, злобно сверкнул малахитовыми кляксами, утопавшими в шерсти, которая покрывала круглую морду, и, совершив невероятный скачок, скрылся в барбарисовых дебрях.

Пафнутий разразился трескучим панегириком по адресу своих сектантских богов, которым перестал поколняться с того дня, как вступил в ряды особой группы, и, не снимая накрахмаленной рубахи, сунулся в ручей. Он лег на брюхо и плескался, как морж, фырча и разбрасывая прозрачный бисер. Вадим и Аннеке улеглись в шелковую мураву, устилавшую бережок, и по-животному припали к воде. Она была ошеломляюще холодной и неописуемо вкусной. Вадим макался в нее всем лицом, хлебал, глотал и был настроен выпить не меньше цистерны.

Пафнутий ткнулся лбом в дно ручья, втянул в рот вместе с влагой кудель из подводных травинок, поперхнулся, но это совсем не умерило его радости.

— Ай, хорошо! — прошамкал он, выхлестываясь из кристальных струй. — Неги такой не сыскать нигде… Родился заново я!

Переполненный желудок распирало, но Вадим отвалился от ручья лишь тогда, когда почувствовал, что вода стоит уже где-то в пищеводе, подступая к горлу. Он перекатился на спину и раскинул руки. Свет заходящего солнца просеивался сквозь листья и уже не обжигал кожу, а ластился, как бы выпрашивая прощение за причиненные ранее неудобства.

Аннеке сидела рядом и выжимала намоченные в ручье косички. Смешная она была в эту минуту и вместе с тем необыкновенно соблазнительная. Вадим, мигом позабывший о перенесенных испытаниях, подумал, что, кабы не присутствие Пафнутия, оазис мог бы стать удобным пансионом на двоих — как парадиз для Адама с Евой. Нарядный лесок, щебет пташек, журчащий ключ — чем не островок счастья в беспокойном мире? Неплохо было бы задержаться здесь на денек, два, три — восстановиться после тягот, прийти к душевной и физической гармонии.

Мечты, мечты… Пафнутий, облепленный мокрой одеждой, вылез из воды, отряхнулся и прервал буколические грезы практическим замечанием:

— Докултыхали сюда — свезло. Выйти к людям как теперь?

Ответом ему послужило просочившееся из зарослей ржание. Вадим, держа заряженную винтовку у плеча, пошел на звук и, примяв высокую траву, вышел на лужайку, где паслись пять лошадок. Они скосили на незнакомца лиловые лупалки, но не отпрянули, не побежали, все так же апатично пощипывали смачные стебли. По всему видно, что смирные, приучены к человеческому господству, и будут повиноваться, как миленькие, любому, кто возьмет их за узду.

Не обманула! Как обещала, так и есть: и оазис, и ручей, и лошади. В груди у Вадима заскреблось жесткой ворсистой лапкой чувство вины перед Гюльчатай. Не такой уж гадиной она была, как выясняется. Имела представление о чести и сполна расплатилась за оказанную ей услугу.

Неслышно вышедшая на поляну Аннеке сказала:

— Мне кажется, она любить тебя. Керима — сильно, но и тебя чуть-чуть. Иначе не делать бы столько подарков…

Промолвила без ревности. А и к кому ревновать — к покойнице?

Вадим ничего не ответил. Расположение женщин не раз спасало его в сложных передрягах. Он был своего рода лермонтовским Печориным, для которого любовные победы становились отчасти победами спортивными, игрой, где он проверял себя и часто извлекал вполне меркантильную выгоду. Но Аннеке не нужно знать об этом. Отношения с ней — особая статья, тут не до игрушек.

— Вы там где? — прилетел из рощи тенорок Пафнутия. — Ко мне идите!

Раздвигая кусты, они дошли до большущего клена, смахивавшего на вросшую в поднебесье разлохмаченную гору. Вадим не удивился, обнаружив в оазисе многоообразие растительной природы. Семена деревьев занесло сюда не ветром — расстояние до обитаемых земель чересчур велико. Зато у родника среди пустыни всегда изобилуют птицы, приземляющиеся к воде. Они и переносят в себе зерна, семечки, орешки — те, не успев перевариться, попадают в благодатную почву и прорастают.

Под кленом стояла сложенная из неотесанных бревен хибара. Окон нет, щелястая дверь закрыта на крючок. Вадим откинул его и вошел внутрь.

В хибаре высились штабели дощатых ящиков и ящичков. Некоторые были промышленной работы — с клеймами иностранных фирм, другие сбиты вручную, как придется.

— Да это склад! — Вадим сшиб прикладом крышку с ближайшего ящика. — Патроны!

Перед ним в завитках древесной стружки лежали плоские коробки с пулеметными лентами. Пафнутий вскрыл ящик побольше — там были уложены в ряд пахнущие смазкой винтовки.

— Богатый арсенал! — Вадим на глаз оценил количество ящиков с одинаковой оружейной маркировкой. — То-то Мокрый обрадуется!