Они шли переулком, обходя лужи. Скопин поднял воротник шинели и плотнее надвинул кепи на свои вихры.

— Так и до снега недалеко, — заметил он. — Вы уголь сами покупаете или платите хозяину?

— Хозяйке. Нет, она жадная, все жильцы сами себя отапливают как могут. Мне еще повезло — комната небольшая, с печкой. Только вы мне зубы не заговаривайте, Иван Федорович, я так понимаю, если с кинжалом не повезло, займемся шкатулкой? Кто идет в архив по поводу частного пристава Штырина?

— Конечно, вы, Захар Борисович, — невозмутимо ответил Скопин, перепрыгивая лужу.

— Почему же я?

— Потому что вы под моим началом. Вам и заниматься самой скучной работой. Если спросят — отвечайте, что действуете по моему указанию и в рамках расследования. Встретимся вечером.

Скопин остановился у дверей трактира.

Архипов укоризненно посмотрел на него:

— Иван Федорович!

Скопин удивленно поднял брови.

— Что? Проголодался я, Захар Борисович. Что ж мне, теперь и в трактир нельзя?

Заветные ворота Цитадели были уже совсем недалеко — на стене стояло несколько солдат в белых рубахах, кричавших вниз, чтобы приоткрыли створку — впустить беглеца и отогнать погоню. С минуту Мирон растерянно кружил на месте, поглядывая то на ворота, то на улицу позади, где остался Скопин. Лошадь Ивана Федоровича остановилась и оглушенно мотала головой, как будто в уши ей попал песок.

— Давай сюда! — горланили со стены. — Ходу! Ходу!

Наконец Мирон осадил свою лошадь, приподнялся на стременах и крикнул солдатам:

— Братцы! Выручай! Там офицера схватили!

Чуть дальше по улице, где, вероятно, упал Скопин, раздался торжествующий вой и улюлюканье бухарцев. Мирон, ударив коня по бокам, направил его в сторону, откуда доносился вой. Уставшая лошадь присела на задние ноги и буквально прыгнула вперед. Казак отставил вбок руку с саблей и с ревом понесся назад.

Мирон издали увидел, как двое бухарцев на конях пиками удерживают лежащего на спине Скопина, кровавя ему грудь. А старик в синем халате соскочил со своей лошади и обнажил кинжал, собираясь то ли добить Ивана Федоровича, то ли отрезать ему голову в качестве трофея. Скопин лежал, раскинув руки и неловко подвернув раненую ногу. Мирон взревел еще громче и взял левее — между тыном и одним из всадников. Его лошадь влетела в узкое пространство, казак рубанул саблей по шее «халатника». Но тут Мирон и застрял — на тесной улочке трем лошадям никак было не протолкнуться. Второй бухарец поднял пику, но из-за тесноты не смог достать ею Мирона, а тот, со своей стороны, потянулся саблей к противнику через тело свалившегося навзничь противника, у которого из горла хлестала тонкая струя крови. Старик в синем халате отвлекся от Скопина, что-то гортанно закричал и попытался со спины добраться до Мирона, но был отброшен копытом испугавшейся лошади. Казак уже видел, как из-за угла показались еще двое всадников с саблями наголо — они громко вопили, готовясь к драке, но тут и сзади послышался топот ног. Чей-то голос по-русски скомандовал:

— Стой, ребята! Цельсь! Пли!

Оглушительно пальнули ружья — бухарца с пикой, словно порывом ветра, снесло с лошади. Раздался револьверный выстрел, и старик в синем халате вдруг повалился на бок.

Мирон сдал назад, соскочил со своего коня и бросился к Скопину.

— Штыками их встречай, ребята! — скомандовал офицер.

Мирон поднял Ивана Федоровича на руки и побежал к своим. Отряд, направившийся из крепости для спасения беглецов, был небольшим — человек семь. Зато командовал им сам майор Штемпель. Он стоял, маленький и сморщенный, как злая обезьяна, с дымящимся револьвером в руке.

— Живо! Живо! Неси его внутрь, — приказал он, глядя на приближавшихся всадников. — Отступаем!

Бежать со Скопиным на руках Мирону было тяжело, но он в одну минуту преодолел расстояние до ворот, откуда выбежало еще несколько солдат, готовых дать залп, чтобы прикрыть майора и его людей.

На узкой улице уже скопилось до десятка бухарцев и шахрисябцев, но они притормозили коней, опасаясь русских штыков. Майор Штемпель выстрелил из револьвера под ноги их коней, заставив отступить назад, а потом скомандовал:

— Кругом! Марш!

И маленький отряд, впереди которого, пошатываясь от бессилия, Мирон нес Ивана Федоровича, зашагал внутрь Цитадели. Один из стрелков, целившихся в бухарцев, спросил у проходящего мимо майора:

— Может, пальнем?

— Отставить! — сказал тот устало. — Берегите патроны!

Когда солдаты закрыли ворота за последним из вернувшихся в Цитадель, Фридрих Карлович Штемпель посмотрел на Мирона и спросил, указывая на Скопина:

— Жив?

— Вроде, — ответил казак, опуская свою ношу на землю.

— В госпиталь его, живо! — приказал майор столпившимся солдатам, потом снова повернулся к казаку. — А где третий ваш? Фрол где?

— Умучали Фрола, — ответил Мирон, тяжело дыша, согнувшись и уперев руки в колени. — Живьем изжарили, суки. Как барана.

Штемпель сухо кивнул, перекрестился.

— Ты тоже иди в госпиталь, — сказал он. — У меня сейчас каждый человек на счету. Жду атаки. Воевать сможешь?

— Смогу.

— Хорошо.

Штемпель сунул револьвер в кобуру и пошел в сторону дворца. Вдруг он услышал слабый голос Скопина:

— Фридрих Карлович!

Майор остановился, повернулся и побежал к офицеру, лежавшему на руках солдат.

— Что?

Скопин едва мог держать открытыми глаза. Он извел все силы на крик и теперь чуть слышно прошептал:

— В Цитадели предатель… нас ждали…

Лицо майора помрачнело. Он коротко кивнул:

— Да. Не беспокойтесь об этом больше.

Он махнул рукой солдатам, и те понесли израненного Скопина на госпитальный двор.

Мирон сидел на стуле, глядя на картину Верещагина.

— Чего удумал, — бормотал он. — Нешто я это на стенку повешу? Надо оно мне? И Ивану Федоровичу, конечно.

Сзади скрипнула дверь.

— Любуешься? — спросил Скопин, снимая шинель.

— Да ну!

— Картина, конечно, хорошая, — сказал Иван Федорович. — Только вот…

Мирон встал, перевернул картину и засунул за платяной шкаф.

— Пусть тут постоит, — сказал он. — Целее будет.

Скопин кивнул.

— Чайник поставь, а то я продрог, — сказал он денщику. — И пожрать бы чего…

Сёмка в тот день проснулся на своем чердаке поздно, голодный и больной — из носа текло, он никак не мог прокашляться и все время мерз. Наконец, напялив на себя два свитера и бушлат, Рубчик спустился на улицу и пошел в сторону Сухаревки. По всему выходило, что заказчиком ограбления был либо тот самый Прохор из трактира у Бутырской тюрьмы, либо неведомый Маркел Антонович, на которого Прохор ссылался. А значит, надо было Рубчику с ними переговорить. Не подыхать же ему с голоду на своем чердаке! Молодой парень с завистью проводил взглядом пролетку, в которой ехал полный молодой мужчина с усами, бородкой и в папахе. Он что-то строчил в блокноте, не обращая внимания на тряску. Колесо пролетки попало в лужу — серые брызги веером плеснули в отскочившего Сёмку.