— Может, у них намаз, дядя? — спросил тот. — И нам минутка для передыху, а? Знаешь, дядя, как они воюют-то меж собой? Выходят, значит, две армии. И давай друг дружку мутузить. А тут — время намаза, слышь? Так они, кто где стоял, бухаются лбом в землю и давай Аллаху молиться. А как намаз кончился — так тут же на ноги и айда! И потому наш русский солдат завсегда бухарца или, там, другого татарина побьет, потому как у нас намазу нет. Он тебе на коленки, а ты знай себе похаживай и сабелькой или, там, тесаком тюрбаны им смахивай!

Из-за стенки показалась грязная чалма — всего на миг. Палец Мирона на спусковом крючке чуть дрогнул.

— Ну, давай, — пробормотал казак, не двигаясь. — Давай…

— Зарядили! — послышалось справа. — Готово!

Унтер Любимов снял полотенце и здоровой рукой поскреб щетину.

— Поспать не дали, черти, — беззлобно сказал он.

Из-за стенки снова показался тюрбан, но теперь он задержался чуть дольше — бухарец явно собирался выглянуть, посмотреть на стену. Может быть, «халатники» готовили новый приступ, а может, просто обычного крестьянина-сарта разобрало любопытство.

— Пыж-то плотно забили? — спросил унтер Любимов. — А то я не проверил.

Снова поднялся тюрбан — уже выше. Мирону даже показалось, что он видит под ним два блестящих карих глаза. Металлический стук капсюля слился с громким хлопком выстрела, приклад ружья ткнулся в ложбинку между плечом и грудиной. Красным брызнуло из-за стенки.

— Ага! — крикнул солдат слева. Он тянул шею, высматривая, куда стрелял Мирон. — Попал, дядя! Как пить дать, попал! Еще одного свалил!

Мирон, не отвечая, повернулся на правый бок, подтянул к себе дуло ружья и шомполом быстро, в два движения, прочистил его.

— Что, Мирон, попал в кого? — крикнул справа унтер Любимов.

— Есть один, — ответил тот, доставая из кармана бумажный патрон с конической свинцовой пулей и засовывая его в дуло. Потом шомполом догнал патрон к замку и вернулся в прежнее положение, вглядываясь в узкие улочки средь глиняных серых домиков с плоскими крышами, подступавших к самым стенам Цитадели.

— Нам меньше работы, — ответил унтер и, согнувшись, подошел к орудию, помахивая молотком в руке. — Так, — деловито сказал он, оглядывая клинья, вбитые под орудие, с помощью которых и осуществлял примитивную наводку. — А вот, давай-ка вот так!

Он молотком подогнал нижний клин так, чтобы жерло пушки ушло чуть вверх, посмотрел вдоль ствола.

Снизу от осаждающих послышались крики. Из-за угла дома быстро выглянул невзрачный бухарец и, почти не глядя, выпалил в сторону стены.

— Эгей! — крикнул солдат слева. — В белый свет, как в копеечку! — И засмеялся.

По лестнице зашаркали шаги — кто-то поднимался на стену.

— Мирон! — крикнул знакомый голос. — Ты тут?

— Тебя, что ли, дядя? — спросил солдат.

Унтер Любимов принял от одного из своих «артиллеристов» тлеющий запальник.

— Ну, родные, если вы хоть один картуз с порохом лишний положили, то ужинать будем сегодня уже в Царствии Небесном, — сказал он, протянул запальник к пушке и поднес тлеющий конец к пороховому отверстию.

Грянул выстрел — и белое горькое облако окутало их участок стены.

— Ну, что там? — спросил унтер у Мирона. — Видать чего или нет?

— Мимо! — радостно ответил солдатик слева. — Чуть поверху прошло!

— Вот дьявол! — отозвался унтер и лег к мешкам головой. — Эй, инвалидная команда! Давай, налетай!

Он снова накрыл лицо полотенцем, а три его солдата устремились к орудию — чистить банником ствол и заряжать.

На стену, отмахиваясь от дыма, кашляя и вытирая слезы, взобрался, сильно хромая, Скопин с большой флягой в руке.

— Ты бы пригнулся, Иван Федорович, — сказал Мирон. — А еще лучше, сигай сюда.

— Воды вам принес, — ответил Скопин, неловко опускаясь рядом с казаком и морщась от боли.

— Вон, солдату дай сначала, а то ноет, мол, все нутро пересохло, — сказал Мирон.

— Да ну! — обиженно просипел солдатик. — Чей-то я ною, дядя? — Однако протянутую флягу он взял с благодарностью и даже сел на стене, чтобы удобнее было пить, но тут очередной бухарец со старым фитильным ружьем выскочил на улицу из-за дома и выпалил в сторону стены. Пуля каким-то чудом почти попала в цель, сбив кепи с головы солдатика. Тот от неожиданности фыркнул водой и распластался на стене.

— Флягу! — крикнул Мирон. — Течёт!

Солдат ошарашенно взглянул на него, потом перевел взгляд на флягу и поставил ее вертикально, чтобы вода не вытекала из горлышка.

— Вот так и держи, линейка, — строго сказал Мирон, быстро прицелился и выстрелом свалил наглого бухарца прямо в серую пыль улочки. «Линейками» казаки звали стрелков линейных «туркестанских» батальонов.

Потом Мирон повернул лицо к Скопину.

— Ты чтой-то здесь? Ты ж раненый? Лежал бы себе спокойно?

— Полежишь тут! — буркнул Иван Федорович. — Пока вон унтер не собьет пушкарей с минарета, в лазарете опасней, чем здесь.

— А чего тихо так? — спросил из-под полотенца Любимов. — Вроде как в барабаны не бьют, в зурны свои не дудят! То какофонию устраивают, а то молчат. Я спать теперь не могу. Отвык от тишины, во как!

— Небось совещаются, — отозвался солдатик, натягивая свое продырявленное кепи на заросшую не по уставу соломенными волосами голову. — Али отдыхают.

— Просил дать мне ружье, — сказал Скопин, лежа рядом с Мироном. — Не дают. Я им говорю — вон, даже инвалидная команда воюет. А доктор молодой — мол, хотя бы до вечера отдохните, говорит. Я ему: куда тут отдыхать, доктор? Вон казак, с которым я пришел, уже на стене!

Мирон пожал плечами, не отрывая взгляда от стены.

Солдатик слева приподнялся на локте и уставился в сторону Самаркандских ворот.

— Это чой там такое?

Скопин повернулся и прищурил глаза, вглядываясь через жаркое марево. Ворота выделялись вперед из стены и представляли собой массивное сооружение с высокими зубцами. По боковой лестнице наверх поднималась небольшая процессия. Впереди взбирался по ступеням майор Штемпель. За ним, подгоняемый штыком, карабкался массивный бородатый человек со связанными сзади руками, в котором Скопин вдруг узнал купца Косолапова. За солдатом шел другой с мотком веревки в руках. Добравшись до площадки за зубцами, где стояло второе из орудий Цитадели, процессия остановилась, и солдат с веревкой принялся ее распутывать.

Скопин услышал над своим плечом сиплое дыхание — это Мирон, опершись на локоть, также смотрел в сторону ворот.

— Смекаешь, офицер? — спросил тихо казак. — А ты спрашивал, кто нас предал.

— Черт! — зло сказал Скопин. — Что они с ним делают?