— Не надо передергивать! — осадил ее Данилов. — Пациенты лежат голыми или в специальных сорочках, которые можно быстро сдернуть. Это же реанимационное отделение, в котором пациентам в любой момент может понадобиться экстренная помощь — дефибрилляция или, скажем, пункция подключичной вены. В такой ситуации нельзя терять время на раздевания, все нужно делать очень быстро. Реналов был исключением, он находился в стабильном состоянии, потому ему и оставили одежду. Если хотите знать мое личное мнение, то ему вообще нечего было делать в реанимации, можно было его и в отделение перевести, а оттуда быстро домой выписать, но коллеги просто перестраховались. Молодой человек, мало ли что — пусть уж побудет у нас. А теперь, у меня к вам вопрос — кто вам сказал, что Реналова оскорбили сотрудники и что он ушел из отделения в расстроенных чувствах? Насколько мне известно, Реналов пока что пребывает в состоянии, исключающем возможность общения.

Данилов видел его вчера, когда заходил в отделение для того, чтобы поговорить с Оксаной. Как один из самых тяжелых, Реналов лежал напротив сестринского поста.

— Мы не выдаем источники! — Виллина тряхнула своими разноцветными локонами. — Никогда и не при каких обстоятельствах! Вы тоже можете рассчитывать на наше молчание.

— Да мне, собственно, скрываться не нужно, — ответил Данилов. — Можете ссылаться на меня где угодно, только не искажайте того, что я вам сказал…

Нетрудно было догадаться, что информацию слил кто-то из сотрудников отделения. Или, как вариант, кто-то из больничных сотрудников, которому дежурившие в тот день рассказали, как развивались события.

— Никто из сотрудников Реналова не оскорблял, — продолжал Данилов. — Напротив, это он нагрубил санитарке, которая попросила его убирать за собой в туалете…

— Можете передать их разговор дословно? — Виллина достала из своей усеянной заклепками и цепочками сумки блокнот и ручку.

Рассказывать про тряпку Данилову не хотелось. Кочемасова сказала это в сердцах, а Виллина раздует из ее слов целую историю — по глазам и повадкам видно, что это за штучка-щучка.

— Дословно я его не помню, — сказал Данилов, — но смысл был такой. Санитарка попросила использовать ершик, а Реналов ответил, что его дело пачкать, а ее убирать. И пообещал в следующий раз сделать дела мимо унитаза, но никто его угрозу всерьез не воспринял.

— А как вы считаете — кто был прав в этой ситуации? — Виллина черкнула что-то в блокноте. — Санитарка же получает зарплату за уборку, верно?

— Это так, — кивнул Данилов. — Но если пациент в состоянии убрать за собой, то, наверное, он должен это делать? Или я не прав?

Виллина неопределенно повела бровями, но развивать тему дальше не стала.

— После обеда Реналов вдруг вскочил с койки и, ни говоря ни слова, подбежал к выходу из отделения. Одна из дежурных медсестер пыталась его остановить в тот момент, когда он открывал дверь, но он оттолкнул ее так сильно, что она упала и убежал…

— А почему вы его не догнали?

— Вы вообще имеете представление о том, что такое реанимационное отделение? — ответил вопросом на вопрос Данилов. — Там лежат пациенты в тяжелом состоянии. Им в любую секунду может потребоваться медицинская помощь. Как персонал может их бросить и побежать ловить сбежавшего пациента? Я сразу же позвонил на пост охраны, сообщил о побеге, а затем мы продолжили заниматься своими делами.

— Но вы же ходите консультировать в другие отделения во время дежурства, а санитарки отвозят каталки в приемное отделение, — возразила Виллина. — Кто-то один мог бы попытаться догнать Реналова? Тем более, что он находился под влиянием наркотика, который ему ввела бригада скорой помощи…

«А источник-то у тебя явно из нашего отделения, — подумал Данилов. — Уж больно хорошо ты осведомлена».

— В обязанности персонала реанимационного отделения не входит поимка сбежавших пациентов, — ответил Данилов. — Этим занимается охрана. Что же касается морфия, который Реналову ввела скоропомощная бригада, то его действие к моменту побега уже прошло. В принципе, Реналову незачем было сбегать. Он мог бы потребовать выписки и с учетом того, что его состояние было удовлетворительным, мы бы удовлетворили это требование. Ушел бы по-человечески, глядишь, и под машину бы не попал. Я могу представить, как это произошло — он перелез через больничную ограду там, где неподалеку стоят мусорные баки. Если подкатить бак к ограде, то перелезть через нее не составляет труда. Кто-то из персонала это заметил, могли крикнуть «стой!» или что-то в этом роде. Реналов перебрался на ту сторону и ломанулся бежать через дорогу, не глядя по сторонам. Но кто тут виноват? Только он сам и водитель, который на него наехал.

— Вопрос «кто виноват?» меня не интересует, — ответила Виллина. — Я хочу знать, что произошло. Должна сказать, что ваш рассказ расходится с той информацией, которая есть у нас. Например, вы говорите, что Реналова никто не оскорблял и выставляете его виновником конфликта с санитаркой. А другой источник утверждает, что санитарка угрожала ударить Реналова по лицу грязной тряпкой, которой она вытирала унитаз. Это же не просто оскорбление, а нечто большее… Я бы на его месте тоже бы постаралась убежать как можно скорее, чтобы не получить тряпкой по лицу.

Данилов окончательно убедился в том, что «другой источник» работает в отделении анестезиологии и реанимации. Угроза с тряпкой была, что называется, на грани фола, а такое за пределы отделения обычно не выносят. Если о таком узнает главная медсестра или же главный врач, то выговор плюс лишение премии не заставят себя ждать.

— Про тряпку я ничего не слышал, — соврал он, не моргнув глазом. — Был занят своими делами, да и вообще Реналов до своего побега был не моим пациентом, я стал вести его после того, как он попал под машину…

— Он не захотел продолжать лечение у доктора, которая вела его раньше?

«Так ты и пол доктора знаешь, — подумал Данилов. — Умница!».

— Его привезли в таком состоянии, которое не позволяло узнать о его желаниях и предпочтениях, — сказала Данилов, пытаясь поймать взгляд Виллины, постоянно перемещавшийся с одной точки на другую. — Просто мы принимаем новых пациентов по очереди, вот он и достался мне. Пожалуй, это все. Больше ничего я рассказать не могу.

— А мне кажется, что можете! — Виллина криво усмехнулась и покачала головой. — Только не хотите, блюдете корпоративную честь… А, может, все-таки сделаем интервью? Советую подумать, пока мы не уехали. Воспользуйтесь шансом сделать мир чуточку лучше, Владимир Александрович…

«Можешь советовать другим, которые помоложе, — неприязненно подумал Данилов, подражая Софрону Ложкину из „Дела „пестрых““. — А я уже битый, сам советы давать могу!». Вслух же сказал другое:

— Я всю жизнь только и занимаюсь тем, что пытаюсь сделать мир лучше, Виллина. Только вот не уверен, что этому способствуют скандальные сенсации, высосанные из пальца.

— Ну — как хотите! — Виллина встала и протянула Данилову руку. — Рада была познакомиться, может еще встретимся!