Ты пел – Тебе внимали жадно,

Ты песнью услаждал сердца,

А я с младенчества метался,

Как грозный тигр в железной клетке,

Ударом лапы прутья гнул.

Когда же вырвался на волю

Пошел гигантскими прыжками

Туда, туда – в родные дебри…

Но мой Собрат, зачем, скажи,

Нас висту научил лукавый,

Налил шампанского в бокалы

и гнуть заставил семпеля?

В болоте смрадного порока

Довольно скоро я погряз.

А та, что мне в глаза глядела,

Вонзила в душу мне кинжал!

О мой грядущий самарянин,

Не осуждай меня заочно,

Но не могу я не воскликнуть

Устами Манфреда: Зачем?! —

О дар губительный и сладкий —

Фантазия ты мне дана?

Зачем я не родился грубым

И беззаботным селянином?

Или зачем не выбрал жребий

Воинственного сына гор?

Клянусь, за счастье бы почел!

Но я томлюсь, как некий Фауст —

Безумный слабый изыскатель

Желаньем приподнять завесу,

Что отделяет этот мир

От мира высшего… Как часто

Подобно доблестным мужам

Античности – всем этим славным

Катонам, Брутам, Диогенам,

Сократам, Регулам, Сенеккам,

Когда в объятиях порока

Наигнуснейшего лежал,

В себе я находил все то же:

Ожесточение и твердость;

Мне подогрейте только ванну,

Я сам покину этот мир.

Да если бы не жил я в этом

Гранитном и болотном граде,

Где холод от оград чугунных,

От памятников и сердец,

Бежал бы я в густые дебри

И там бродил бы, полня рощи

Звериным рыканьем и воем,

Терзая грудь свою ногтями,

Себя топча и проклиная

И волосы клоками рвя!..

Прошу, не смейтесь надо мною.

Нет, больше я не в состояньи

Рассказ печальный продолжать…

Река течет неторопливо

А поит жителей селений,

А изнемогшему от жажды

В пустыне капля дорога.

Вы не откажете, я знаю,

Страдальцу в денежном пособьи —

Не меньше ста рублей, конечно,

Но и не больше пятисот!

А главное, не откажитесь,

По собственному благородству,

Когда мне то позволит случай

Иль труд, означенную сумму

Обратно от меня принять.

Вышеозначенную сумму

Я переслать прошу покорно:

Санкт-Петербург, 2-я рота

Полка Измайловского, в доме

12, что напротив лавки,

Во флигеле, что во дворе,

На имя Лавра Кафтарева.

Заранее Вам благодарен

Слуга покорный Кафтарев.

п о с т с к р и п т у м

Не ведая, где Вы живете,

Адресовал сие посланье

Книгопродавцу Смирдину.

Не медлите, Вас умоляю,

Но будьте ангелом небесным,

Иначе жребий Чаттертона

Мне все же выбрать предстоит.

Вы знаете, хоть как не умствуй,

А сердце в страхе замирает

И говорит себе: а в е ч н о с т ь ?…………………..[13]

1985

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА. 1831. № 32. 5 ИЮНЯ

А. С. ПУШКИН

(Жизнь, стихотворения и мысли Иосифа Делорма) – Париж, 1829 (1 т. в 16 долю листа)

(Утешения, стихотворения Сент-Бева) Париж, 1830 (1 том в 18 долю листа —)

Года два тому назад, книжка, вышедшая в свет под заглавием «Жизнь, стихотворения и мысли де И. Делорма», обратила на себя в Париже внимание критиков и публики. Вместо предисловия романтическим слогом описана была жизнь бедного молодого поэта, умершего, как уверяли, в нищете и неизвестности.

Друзья покойника предлагали публике стихи и мысли, найденные в его бумагах, извиняя недостатки их и заблуждения самого Делорма его молодостью, болезненным состоянием души и физическими страданиями. В стихах сказывался необыкновенный талант, ярко отсвеченный странным выбором предметов. Никогда ни на каком языке голый сплин не изъяснялся с такою сухою точностию; никогда заблуждения жалкой молодости, оставленной на произвол страстей, не были высказаны с такой разочарованностью. Смотря на ручей, осененный темными ветвями дерев, Делорм думает о самоубийстве и вот каким образом: [14]

Здесь в камышах кричит неведомая птица.

Местечко дивное, кто хочет утопиться.

Приди на этот брег – сам жертва и палач

И под березою свою одежду спрячь.

Нет! не ныряй гоним отчаяньем и злобой,

Но медленно входи: сперва ногой попробуй,

Не холодна ль вода – и дальше, дальше, где

Закатный гаснет луч на листьях и воде.

В зеленой ряске здесь вода темна, как масло.

И как почувствуешь, что все кругом угасло,

Спокойно погрузись в пучину с головой,

Чтоб не затягивать вечерний праздник свой.

Вот, вот моя мечта! Так умереть хочу я —

Нечаянно, как жил. Я это знаю, чую.

Исчезну буднично, без шума, без затей,

Ни воин, ни святой, и даже не злодей.

Так звонких воробьев вы тысячи видали,

А стольких мертвых птиц случалось вам едва ли

Когда-нибудь узреть, лежащих на траве.

Куда ж деваются?.. А тают в синеве…

Умру как растворюсь. Пусть все возьмет природа.

Лишь через месяц-два, а то через полгода

Охотник, вечером спустившийся к реке,

Заметит: что-то там чернеет в тростнике.

Собака бросится, отпрянет с визгом, лаем.

И месяц, выглянув из тучи ярким краем,

Внезапно озарит: из вороха тряпья

Блеснет рука и лоб – и это буду я…

А рано поутру, как призраки, в тумане

Придут к реке за мной окрестные крестьяне.

Кто палкой шевелит, кто зацепил крюком —

Да что там, просто рвань, забитая песком!

К нелепым россказням примешивая шутки,

На тачке повезут весь этот узел жуткий.

На сельском кладбище опустят в яму гроб.

И станут говорить: «Там этот, что утоп!»

У друга его, Виктора Гюго, рождается сын; Делорм его приветствует:

Мой друг, вы – вновь отец. А это уж немало.

Вам небо мальчика сегодня даровало.

В постели мать лежит, подъемля влажный взгляд

В заочный орний