class="poem">

И только есть тебе имен,

Что плут да скот да змей треклятый.

Будь трижды честен и умен,

За то и сгинешь виноватый.

ПРО КЛЮКВУ[15]

За лесом клюквы несть числа,

Бери кому пропасть охота,

Зовется Бесово болото,

Малашка там свиней пасла.

Народ глядит: брюхата вроде

И будто тронулась в уме.

Не там паси, где бесы бродят,

А возле церкви – на холме.

ПОХОРОНЫ ДЕДА[16]

Дождь лил, и ветер ветлы гнул,

Когда Архипа хоронили.

Покойник радостно чихнул,

И гроб в канаву уронили.

Покойник вымок до костей,

Потом всю ночь дрожал в постели.

И не прошло и двух ночей,

Как умер он на самом деле.

ОБРОК

Перо гусиное кусал

Наш барин молоденек

И на деревню отписал,

Чтоб слали больше денег.

Но деньги для себя берег

Приказчик зверолицый —

И в Петербург послал оброк

Протухлой мерзлой птицей.

КАМЕРДИНЕРУ ПЕТРУ

Ишь, брат, расхвастался, Париж!

Париж – для бар, купцов богатых.

А ты Европу поглядишь

Под кивером или с запяток.

КРЕПОСТНЫЕ АКТЕРЫ И АКТЕРКИ В ПРОВИНЦИИ

Каламбур

Хотя на корифеев сцены

Большие, извиняюсь, цены,

Любезничали не по роли,

И сих любезников пороли.

Будь хоть Шекспиром в околодке,

Набьют и Шиллеру колодки.

НА СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА

Заехал писарь – мой приятель,

Поведал про столичный быт,

Кто нынче славен, знаменит.

И тут узнал я, что издатель

Иван Петровича убит.

«Руслана» читывал, «Полтаву» —

То весь кипел, то сострадал.

Державин – тоже мне по нраву.

Но воспоют превыше славу

За то, что Белкина издал.

– Наш барин хоть и не бездарен,

Но мог бы в Лету кануть барин. —

Прощаясь, писарю я рек.

– И Пушкину я благодарен,

Что был он честный человек.

1837

ИЗ СЕНЕЙ

Из сеней гляжу я в залу

На хозяев и гостей.

Вот Алябьев – славный малый

С милой женушкой своей[17]

А Чупрыгиных семейство —

Коротышки, страх берет.

И в крови у них лакейство

И в лакейской – дрянь-народ.

В ПУТИ

Маячат желтые проселки.

Во ржи мелькают перепелки.

Люблю с гнедым потолковать,

Мол, не пора ль перековать?

Беги, гнедок… Моя забота…

Кресты далекие блестят…

И только люди отчего-то

Чего-то скверного хотят.

ПОМЕЩИК-РЕФОРМАТОР

басня

Однажды

Придумал помещик

Деньги для крепостных:

серпы и колосья —

И росчерк зловещий,

Он сам расписался на них.

Однако

В соседнем имении

Не брали их тем не менее.

Там знала

Каждая задница:

Расплата

Каждую пятницу.

В НОЧНОМ

Видел, там Степан стоит,

А теперь – туман стоит.

Никого… Простор…

Думай да поглядывай —

А о чем? – подкладывай

Веточки в костер.

Между звезд огромные

Кони ходят темные

И хрустят травой.

Небо разгорается,

Ниже наклоняется

Божьей головой.

О РУСЬ!

– О Русь!

– Ась?

– Не лезь

В грязь…

– О Русь,

Вылазь.

О ХОЛЕРЕ

У холерного барака

Крики, стоны слышал я.

Веселей было, однако,

Слушать в роще соловья.

Да, холера – не простуда,

Всех валила в общий ров.

Еле вылез я оттуда.

И свершили это чудо

Руки сельских докторов.

Руки Карпа Степаныча,

Руки Карла Иваныча,

И фершала руки – Сократа —

Ссыльного польского паныча[18].

ПОТОМКАМ

Архип Горюхин – низкий звук.

Но вижу, по ступеням правнук

Восходит первый среди равных —

Горюхин доктор всех наук.

И все – Горюхины вокруг.

И все Горюхины красавцы,

Свиные глазки – не беда.

И все Горюхины мерзавцы,

Как все большие господа.

ХРАМОВЫЙ ПРАЗДНИК

Под государственным орлом

Гуляют в праздник всем селом.

И пьянь и рвань из кабака

Течет, как мутная река.

Нет, я отвадить не берусь

От кабака хмельную Русь.

Архангел протрубит в трубу,

Вмиг протрезвеют все в гробу.

НОВЫЙ БАРИН[19]

Как майор в отставку вышел,

Приобрел себе сельцо

В триста душ – на косогоре,

Есть и выпас и лужки.

Перво-наперво построил

У каретника людей,

Мужиков, парней, подростков

Сосчитал по головам.

Выдать всем велел онучи

И рубахи, и порты,

Со дворов свести скотину

На усадьбу приказал.

Не слыхать собак в округе,

Не пахнет жилым дымком.

Закричит какой куренок,

Тут ему – секим башка!

Люди в поле ходят строем,

Грабли держат, как ружье.

А не то сидят босые,

Лапти на зиму плетут.