Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне же довелось окончить институт почти без троек — прекращение ночных бдений на пользу пошло. А потом я стала журналистом, кем так и не перестала быть до сих пор, хотя работа эта, временами интересная, особо любимой не была никогда. Так что пусть о ней другие рассказывают, у них получится лучше.
Санкт-Петербург
В девяносто пятом я познакомилась в поезде с молодым человеком, и мы всю дорогу — полтора суток — проболтали о том о сем.
Звали его Витя. Скромный, высокий, сероглазый. Лицо приятное, открытое, на носу — стайка юношеских прыщей.
Мне было семнадцать, ему — восемнадцать.
Оба мы ехали в Москву: я — возвращалась с зимних каникул от бабушки, он — из отпуска в свой военный гарнизон.
Весь день я рассказывала ему про жизнь в столице, про университет и преподавателей, про подружек и друзей.
Он внимательно слушал, говорил немного, больше про армию, про себя — очень скупо.
Под вечер мы разделили на двоих шоколадный батончик и начали травить анекдоты, хохотали на весь вагон и в итоге были изгнаны старушками в тамбур, где еще полночи гыгыкали и курили.
Было ощущение легкости: такое ни к чему не обязывающее дорожное знакомство.
В Москве вывалились на перрон. У меня — чемодан с одеждой и тяжелый баул с едой (бабушка надавала разных банок, варений-солений, колбас, чтоб я не голодала).
Витя же был налегке: куцый вещмешок и полупустая дорожная сумка.
Он по-хозяйски схватил мой баул, буркнул «Помогу!» и зашагал по перрону, я семенила рядом, тащила чемодан.
У входа в метро «Комсомольская» злая огромная толпа пыталась пролезть через единственную открытую дверь.
— Мы сейчас можем потеряться, — нахмурился Витя. — Давай каждый пройдет как получится, а встретимся за турникетами, перед эскалаторами.
Я кивнула.
— Да, — Витя снял свою дорожную сумку с плеча, — сможешь понести? А то она постоянно сползает.
Я снова кивнула и взяла сумку.
Потерялись мы сразу: меня утащило вперед, пропихнуло через дверь и вынесло к кассам, где длинным хвостом тянулась очередь.
Я нащупала в кармане проездной и облегченно выдохнула. Протиснулась через турникеты, нашла удобное место для наблюдения, поставила чемодан, на него — Витину сумку и завертела головой.
Нету.
«Подожду, — подумала я, — наверное, за жетоном в очереди мается».
Но время шло, а Витя все не появлялся.
Я простояла битый час.
Потом медленно спустилась по лестнице к поездам и поехала в общежитие.
Там меня встретила подруга.
Стягивая пальто, разуваясь, я рассказывала ей о случившемся.
Она громко ахала и всплескивала руками.
Мы выудили из Витиной сумки полусъеденную загогулину краковской колбасы, кусок хлеба и сине-голубую кружку с отколотым краем.
Продукты выкинули, кружку вымыли, ошпарили кипятком и поставили на полку. Назвали Приблудой.
И еще долго сидели на кухне, обсуждая ситуацию. Я все убеждала ее, что Витя не специально, мы ведь с ним так хорошо ехали в поезде и о многом проговорили.
Он просто заблудился в толпе, потерял меня из виду, а я не записала ни адрес, ни телефон и свой не оставила — вот как теперь отдать ему сумку?
Привет, ухмылялась моя подруга, он заранее все просчитал, спер баул и был таков, думал, может, там что ценное, в армии сейчас нищета и дедовщина, вот он и прихватил. Как тебя не увидеть в твоем бордовом пальто? Тем более ты стояла там целый час!
Мы спорили-спорили, и она меня почти убедила, что парень поступил намеренно. Тогда я вспомнила историю про Лиса.
Мне было шесть. Как-то одна девочка принесла в детский сад игрушечного резинового Лиса. Одинокий и грустный, он смотрел на мир исподлобья и походил на Лиса из «Маленького Принца». И как будто просил — заберите меня, полюбите.
Я не смогла устоять: тихонько заиграла его и спрятала в свой шкафчик.
Думала как: если девочка расстроится, то тут же вытащу и скажу: «Да вот же он! Нашелся!» — и отдам.
Но девочка не заметила исчезновения, и, когда я на следующий день спросила: «А где твоя игрушка?» — она беспечно дернула плечом: «Не знаю, затерялась где-то».
После этих слов я решила Лиса оставить себе, мол, хозяйке он не очень и нужен, а я окружу его заботой и любовью.
Лис долго жил у меня, я играла с ним, заботилась, шила одежду, хотя, признаюсь, всякий раз, когда я вспоминала, как он достался, меня накрывало ощущение неловкости.
Я поделилась размышлениями с подругой: вот оно, догнало! Пришло возмездие за детское воровство.
— Дура ты! — перебила меня она. — Лиса ты украла как порядочная, из любви, а он — этот Витя — форменный козел!
Мы посмеялись, поязвили на тему «воровство из любви», я успокоилась, и все это забылось. Невелика потеря, подумаешь! Однако в глубине души до сих пор иногда чувствую — не просто так все случилось, не просто.
А вы как думаете, а?
Москва
Студент факультета журналистики (выпуск 1999 года), далее журналист.
Бип-бип!
Тариэл Автандилович с трудом выцарапал черную жужжащую коробочку из складок необъятного пуза.
— Что творят, да?! — Пальцы-сардельки тыкали в маленькие кнопочки «Моторолы», а лысая голова моментально покрылась испариной. — Курс дойч-марки опять упал. Нет, ну ведь неделю назад вырос. Я купил по 14 рублей. Думаю, раз вырос, значит, и дальше полезет. А он уже 13.50. Как думаешь, продавать, а?
— Откуда мне знать, — пожала плечами Дарья. — Я этих ваших марок в глаза не видела.
— Вах! Посмотри, — он раскрыл кошелек и достал ухватистую стопку сотенных купюр, — хотя тут ничего интересного. Синий рояль, а на обратной стороне баба какая-то.
— Красивая.
Себя бы Дарья так никогда не назвала. Вот, в погасшем мониторе лицо отражается: глаза с копейку, нос картошкой, волосенки жидкие и блеклые. Но голос — заслушаешься. За голос ее и ценили — не только Тариэл Автандилович, но и тысячи абонентов его пейджинговой компании.
— А это у тебя что? Бутерброды? С «Рамой»? — Начальник схватил один, запихнул в рот целиком и пробубнил, плюясь крошками: — Все, все, побегу. Дела на месте стоять не любят, да?! Хорошего дежурства, Дашенька.
Она работала только в ночную смену. Днем преподавала в педагогическом институте психологию, но денег катастрофически не хватало. Впрочем, как и всем вокруг. Она и студентам говорила: «Сейчас психологи никому не нужны, всем подавай юристов или коммерсантов. Капитализм люди строят, некогда о душе подумать. А ведь они зарабатывают не только миллионы, но и депрессии с неврозами. Представляете? Целое поколение под гнетом постоянного стресса. Очень скоро всех придется лечить. Тогда и придет наше время».