– Более чем, – торжествующе ответил Антон. – Иди сюда. Хочу тебе кое-что показать. Одну маленькую штучку.

– Какую еще маленькую штучку?

– Вообще-то она уже не такая маленькая… Она подросла.

– Подросла?

– И продолжает расти. Думаю, Котик, это под влиянием твоего голоса.

– Антон! Что ты говоришь?

– Что слышишь. Так ты идешь или нет?

– Да как я к тебе попаду? Дверь заперта. Если только с улицы зайти… Но там стоит эта женщина, она меня не пустит. Ну вот что. Одевайся и выходи. Жду тебя возле заградительной стены.

Но как только Антон оказался на улице, волшебное действие стен миквы прекратилось, и его член скукожился, обмяк и пристыженно обвис.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Антон, хватая за руку Катю, которая пыталась расстегнуть ему ширинку. – Колдовство какое-то. Но работает только там. Очень странная история.

– Пока не потрогаю – не поверю, – хмыкнула Катя.

– Завтра возьму с собой ящик с инструментами, – сказал он. – Взломаю дверь – для меня это раз плюнуть. Дождусь эффекта и позову тебя.

На следующий день он, чтобы не вызывать ненужных вопросов, не стал брать с собой ящик, а инструменты принес в сумке с чистой одеждой. Ничего не подозревающая Батэль снова дала им ключи. В микве Антон сразу принялся за дело. Просунул в замочную скважину проволоку, вставил в щель пластмассовую карточку, чуть покрутил и крикнул:

– Готово!

– Отлично, – отозвалась Катя, но, как они и договорились, в мужское отделение пока не пошла.

Антон дважды окунулся, вылез из воды, вытерся и стал ждать. Сначала не происходило ничего, но потом медленно, как публика, стекающаяся поглазеть на уличного жонглера, кровь прилила в район его гениталий.

– Котик! Пора!

Голая и, несмотря на морщины, прекрасная Катя вошла, села на Антона, обхватила его ногами и погладила по щеке. Он не брился всего один день, но такое впечатление, что целую неделю.

– Теперь ты мне веришь? – спросил он.

Она кивнула, и они медленно, нежно, с наслаждением занялись любовью.

* * *

Микву они покинули порознь (Антон из мужского отделения, Катя – из женского), порознь вернули банщице ключи и взялись за руки только на улице.

Вечером Катя полила на подоконнике цветы, удобрила почву кусочками размягченного в воде черствого хлеба, проверила, готов ли творог, подвешенный в мешочке на оконную ручку, и вышла на балкон. Антон вынес стул и сел рядом с ней. По пути он погасил единственную лампочку, освещавшую балкон. Чтоб светили только звезды.

Катя откинулась на спинку стула.

Обычно Антон тоже откидывался на спинку стула. Обычно в этот час они слушали концерт ре минор. В исполнении оркестра шакалов.

Но не сегодня.

«Красный орел! Красный орел!» – грохотала система оповещения секретной базы, сзывающая солдат на учения. Антон наклонился вперед.

– На моего отца кто-то донес, – сказал он, когда стихла сирена. – Вначале мы не знали, кто это сделал. Доносчик написал, что он прячет продукты, и ночью… Ночью за ним пришли люди в форме, от которых воняло мерзлой картошкой. Они колотили в дверь, и папа пошел открывать. Он был в синей пижаме. Они велели ему одеться и собираться на допрос. Мама заплакала, а он сказал: «Даша, это же просто допрос. Я скоро вернусь». И все.

– Что «все»?

– Больше мы его не видели.

– Теперь я понимаю, почему ты не любишь солдат.

– Ничего ты не понимаешь, – зло пробурчал Антон.

– Ну так объясни.

– На отца донес Михаил, – проговорил он, глядя в темноту.

– Михаил? Твой брат? – не поверила она.

– Да. Ему в школе промыли мозги. Внушили, что кулаки – враги революции, а частная собственность – угроза для безопасности страны.

– И он донес?

– Пошел к учительнице и настучал, что папа у себя во дворе выращивает помидоры. Той ничего не оставалось, как передать это директору, а директор сообщил об этом куда следует.

– Но вы-то как об этом узнали?

– Мы не узнали. Нам такое и в голову не могло прийти. Если бы он сам не признался, я бы так ничего и не узнал. Но он признался. Ночью. Перед тем как сбежать из дома. «Теперь, – говорит, – ты все знаешь и можешь делать что хочешь».

– Сколько тебе было?

– Шестнадцать. А Михаилу четырнадцать. Я любил его. По ночам мы обнимались ногами.

– Как это?

– Я прижимал свою правую ногу к его левой. Потому что он боялся темноты. Истории всякие ему рассказывал. Веселые. Он хохотал до изнеможения, а потом засыпал. Так я и начал всем этим заниматься: сочинять истории и писать письма. Из-за Мишки.

При слове «Мишка» голос у Антона дрогнул, и Катя накрыла его руку своей ладонью.

– И что ты сделал? – спросила она. – Ну, когда он все тебе рассказал.

– Ничего, – ответил Антон. – Я знал: если я его выдам, старшие братья найдут его и убьют.

– Наверно, это непросто: носить в себе такую тайну.

– Тогда все жили двойной жизнью. – Антон высвободил свою руку и в упор посмотрел на Катю. В его голосе неожиданно прорезался металл. – Не мне тебе объяснять. Дня было не прожить, чтоб хоть раз не солгать.

– Все равно, Антон. Быть единственным человеком в семье, который знает…

– Это-то как раз пустяки, Катя. У меня были проблемы и серьезнее.

– Что ты имеешь в виду?

– Почему, по-твоему, я стал слесарем? Ты не задавалась вопросом, почему такой человек, как я, не поступил в университет?

– Честно говоря…

– Потому что я попал в черный список – вот почему. Из-за отца. Попал в черный список и не мог из него выбраться.

– Я не знала… Ты не…

– Ладно, не бери в голову. Если бы я знал, что ты так расстроишься…

– Прости, – сказала она и подавленно умолкла.

Завыли шакалы. Кате показалось, что сегодня они воют на октаву выше. «Интересно, Антон это заметил?»

Она придвинула к нему стул и положила голову ему на плечо. Вскоре вой шакалов заглушила сирена, означающая окончание учений.

– А все-таки хорошо, что ты мне это рассказал.

– Я никогда никому этого не рассказывал, – сдавленным голосом произнес Антон. – Даже первой жене.

– Ну, это-то как раз не удивительно. Ты же был женат на ведьме.

– Точно! – Он впервые за этот вечер улыбнулся.

Потом обнял ее за плечи и прижал к себе:

– Какой прекрасный день!