Обычный возраст превращения — около семнадцати — двадцати лет, когда человек полностью был открыт миру и активно искал запредельного, или изредка ближе к тридцати, когда человек интуитивно понимал, что наступает его последний шанс. Грег добавил, что после сорока человек обычно смиряется с действительностью, принимает реальность и полностью теряет способность к превращению.

— И что заставило его превратиться?

— Кто его знает. Видимо, все чего-то ждал, искал… И нашел. Фактически, он сам на нас вышел…

Грег порассказал о нем еще много интересного. Из-за позднего перерождения у Идолищева осталось много смешных человеческих привычек, благодаря которым он имел среди драконов репутацию чудака — но чудака опасного, который заставлял других считаться со своими заморочками. К примеру, он был единственным драконом в Питере, сохранившим человеческую семью.

— Много лет он притворяется, ведет двойную жизнь, — говорил Грег. — Это нелегко, но Идолищев чудовищно упрямый.

— «Так называемая жена»?

— Да, я с ней знаком — очень милая старушка… У них уже трое внуков. Знаешь, что мне сказал по этому поводу Идолищев? «Если я прожил с женой тридцать лет, почему я теперь должен ее бросать?»

— Молодец! — одобрил я, впервые взглянув на старика с симпатией.

— Непонятно, чего в нем больше, человека или дракона, — продолжал Грег. — От него много проблем. Например, пытается собирать вокруг себя молодежь и учить их жизни. А поскольку у него язык хорошо подвешен, да и опыт есть, ему это удается.

— Небось бывший профессор? — спросил я.

— Почему «бывший»?

— Ага. Так я и думал!

Теперь я сообразил, кого мне напоминает Идолищев, — типичного институтского преподавателя.

— Главное, молодняку от этого никакой пользы нет, — заметил Валенок. — Как можно учить дракона жизни? Хорошо, что драконью молодежь не больно-то поучишь…

Тем временем мое внимание привлек еще один гость. Он неторопливо двигался встречным курсом, словно воздушной волной разгоняя перед собой толпу — в точности как Грег. Его багровый джемпер полыхал, как пламя пожара. Я даже замедлил шаг.

Это был высокий блондин с надменным лицом и мощной, пластичной фигурой пловца, с ног до головы одетый в знаменитые бренды. Просто несбывшийся идеал любого офисного задохлика. Весь он аж лоснился. По обе стороны от него, отставая на шаг, плыли две девушки, обе прекрасны, как супермодели. От всей компании исходило ощущение, как от какого-то очень дорогого, стильного, совершенного и слаженного механизма. С красавцем тоже здоровались — он отвечал на приветствия с той ледяной светской любезностью, после которой ходишь как оплеванный, хоть ничего обидного вроде бы сказано не было.

— Это кто? — прошептал я, когда ослепительная троица продефилировала мимо нас.

— Не помню, как его зовут, — сказал Валенок. — Владик, кажется. Он из Красного клана.

— А-а, — протянул я.

Теперь мне стало понятно, почему Моралес был недоволен, попав в ученики к Горынычу. На фоне этого красавца старик выглядел как отставной сантехник. «Отличный камуфляж», — вспомнил я слова Грега. А забавно, если бы я пришел в том занюханном пиджаке, и мы столкнулись бы тут с Красным лордом в таком же прикиде…

— …Там есть очень мощные бойцы, — рассказывал Валенок. — Охренительно. Это один из них. Точнее, эти.

— Его спутницы тоже боевые драконы?

— Про этих не знаю. Прошлым летом он вроде с другими прилетал.

«Судя по их виду, конечно же, да!» — подумал я. И люто позавидовал. Мне до такого еще расти и расти…

— Хорошо, что во время слета поединки запрещены! — заметил я, уставившись на потрясающих девушек.

Блондин повернул голову и удостоил меня тяжелым, как глыба льда, взглядом.

— Запрещены? С чего ты взял? — ухмыльнулся Валенок. — Я бы сказал — «не поощряются».

Я поспешно отвернулся.

И уперся взглядом в нечто невообразимое.

Возле одного из столов, метрах в пяти позади меня, стояло несусветное чучело в псевдовоенной форме неизвестно какого рода войск. Камуфляжные галифе были заправлены в ботфорты на высоких красных каблуках с золотыми шпорами. На плечах чучела сияли эполеты, на груди — орден размером с тарелку, усыпанный бриллиантами, на поясе — деревянная кобура с маузером времен Гражданской войны. На голове торчал роскошный панковский гребень, в ушах и в носу блестели серьги, лицо украшала татуировка. Чучело что-то рассказывало, кривя губы в ехидной улыбке, растягивая слова и делая между фразами мхатовские паузы. Его окружала толпа молодежи обоего пола, восхищенно глядящая ему в рот.

— Не пялься на него так откровенно, — непривычно тихо сказал Валенок, проследив за моим взглядом.

— Кто это?

— Это и есть знаменитый Чудов-Юдов.

— Тот самый?

Я сразу вспомнил давнишний разговор в «Норе» и окаменевшие лица юнцов. Так вот кого я за глаза обозвал дятлом! Ха, да я, похоже, не слишком ошибся!

— А почему он так по-дурацки выряди…

— Заткнись!

Дракон-панк, не прекращая своего рассказа, бросил на меня взгляд. Мне вдруг стало не по себе, будто он не только услышал мои последние слова, но и походя залез в мысли. Сонные, холодные глаза чучела совершенно не сочетались с его клоунским обличьем и раскрашенной маской.

Маской…

— Ты куда?!

Не слушая Валенка, я принялся решительно проталкиваться сквозь толпу.

Неужели?!

— Добрый день, — обратился я к панку-милитаристу. — Вы тут что-то такое интересное рассказываете. Можно послушать?

Чудов-Юдов несколько секунд смотрел на меня неподвижным змеиным взглядом, и, так и не соизволив ответить, вернулся к беседе. Он даже виду не подал, что встречал меня прежде. Да и сам я засомневался. Такая радикальная перемена имиджа…

Между тем разговор в этом кружке шел весьма занятный. Как я понял, Чудов-Юдов самонадеянно утверждал, что способен словесно довести до самоубийства кого угодно, причем ему на это достаточно десяти минут.

— То есть любого человека? — выкрикнул молодой голос. — Абсолютно любого?

— Любого человека, — кивнул Чудов-Юдов. — Или не человека. Видовая принадлежность не имеет значения.

— О-о-о! — дружно выдохнула толпа.

— А как насчет дракона? — спросил я, вглядываясь ему в лицо. — Разве драконы поддаются внушению?

— Еще как поддаются. Но разве я говорил о внушении? — ответил Чудов-Юдов. — Нет, я о нем ни слова не сказал. Это чистая психология.

— Что-то не верится, — нахально заявил я.

Кружок притих. И кажется, даже расступился.

— Хотите доказательств? — спросил Чудов-Юдов, неприятно улыбаясь. — Кого убить?