— Доброй ночи, — сказала Эдда и, не замедляя шага, прошла через ворота на дорогу, ведущую к лесу.

— В моих услугах? — недоверчиво переспросил куривший трубку.

Второй стражник захихикал.

За городом все оставалось более или менее обычным: темные силуэты деревьев, прохладные запахи спящего леса, шелест крыльев ночных птиц. Эдда бодро двигалась вперед, лишь на минутку остановившись у Источника Марты, чтобы попить воды. Надеюсь, Бранза не скормила весь хлеб птицам, подумала она. Сперва Эдда не заметила тропу, ведущую к лесной избушке, и прошла мимо, но на следующем повороте поняла свою ошибку и вернулась. К ее удивлению, оказалось, что тропинка сильно заросла и стала едва различимой, хотя грубые каменные ступеньки, спускающиеся со склона, вроде бы не изменились.

Эдда двинулась вниз. Колючие ветки хватали ее за одежду, вьющиеся стебли цеплялись за волосы, а паутина — не тонкие, кое-где протянутые нити, а целые пологи и сети, утыканные черными точками мертвых насекомых, — лезла в лицо, заставляя девушку разрывать липкую массу, чтобы пробиться дальше. Впрочем, Эдда тем и отличалась от своей старшей сестры, что всегда шла вперед, отважно и упорно.

Она раздвинула последние заросли, выбралась на опушку и замерла. Из ее горла вырвался возглас, похожий на крики, что издавала Бранза, когда той снились кошмары. Не веря своим глазам, в странном призрачном свете Эдда шла, раздвигая волны сухой жесткой травы, вновь распрямившейся после того, как исчез груз растаявшего снега. Она склонилась над разрушенной беседкой из зелени, которую соорудила Лига. Кусты вьющейся розы валялись на земле, вырванные с корнем, черные и безжизненные; сморщенные головки бутонов выпирали из решетки, словно все еще пытались разломать ее. От аккуратных грядок на огороде не осталось и следа; на их месте чернела голая земля с вросшими в нее головами задеревенелых тыкв, клочками сохлой зелени и остатками репы, изгрызенной зайцами.

Эдда осторожно пробиралась вперед, вертя головой, изумленно ахая и вскрикивая. И вот она приблизилась к крыльцу. Вне всяких сомнений, это было то самое крыльцо. Эдда присела на корточки и дрожащими руками ощупала его трещинки, старую выбоину в центре. Однако росшие по обе стороны от крыльца прекрасные кусты, усыпанные алыми и белыми цветами, куда-то пропали, так же как дверь и весь дверной проем. Крыльцо вело в пустоту, над которой раскинулось звездное небо, а внизу лежала лишь куча гнилой соломы, придавленная кровельными балками — должно быть, крыша рухнула давным-давно. От многолетних дождей и снегов стены просели и развалились, из них торчали острые неровные прутья камыша, выбеленные водой.

— Где же Ма? — прошептала Эдда. — И Бранза… Куда они подевались?

Все вокруг говорило, что люди тоже мертвы, но в это Эдда поверить просто не могла, ведь еще утром она оставила мать и сестру, живехоньких и здоровехоньких, в теплых постелях. Еще утром Эдда перешагнула через лапу Медведя, мирно сопевшего у порога! Она устало опустилась на камень — теперь, когда уже не нужно было продираться сквозь заросли и воевать с паутиной, ей стало холодно, — и окинула взором царящую вокруг страшную разруху. Когда это зрелище утомило ее своей бессмысленностью, она подняла глаза к привычным звездам и сырной головке луны, круглой, бесстрастной, медленно плывущей в шлейфе узких облаков над черными деревьями.

— Говорю тебе: Медведи теперь уже не те! — сказал я Тодде, открывая дверь и беря в руку пухлую ладошку Андерса.

— И это говорит лучший из всех Медведей, — улыбнулась жена и поплотнее закутала в шаль небольшой сверток — нашего младшего сынишку Озела.

— Да, именно. Даже четыре года назад парни были лучше — выше ростом, шире в плечах и ретивей. Все высокие должности в этом городе занимают бывшие Медведи — приличные уважаемые люди. А из вчерашней четверки приличным не назовешь ни одного. Рыгали, блевали и приставали к Аде Келлер, так что старику пришлось отправить ее наверх и самому разносить напитки. В День Медведя мужчинам следует держать себя более пристойно, а не превращаться в скотов и распускать руки. Праздник утратил свое изначальное значение!

— Это все из-за кораблей… После того, как сын Аутмана подался в моряки и привез домой кучу денег, да к тому же разгуливал по улицам в щегольской униформе, все словно с ума посходили, и вот, пожалуйста, лучшие юноши покинули город.

— Знаю, — мрачно кивнул я. Андерс перебирал ножками слишком медленно, поэтому я подхватил его и посадил к себе на плечи.

Мы пришли на другой конец города, в дом моего брата Арана, чтобы показать его теще Селле новорожденного Озела. Мы отлично позавтракали и провели у Арана все утро, пока большинство горожан отсыпалось после бурных празднеств. Я тоже слегка клевал носом, хотя вчера старался не переходить границ благоразумия, как некоторые, напившиеся вдрызг. Мне надо было держаться на тот случай, если ночью Озел своим плачем разбудит Андерса, и Тодде понадобится помощь. Так и случилось. Ну, ну, малыш, не надо. Я оторвал Андерса от подола матери, чтобы дать ей возможность покормить маленького. Идем, я расскажу тебе сказку. Я принялся что-то бормотать, неторопливо, напевно, и вскоре сынишка опять смежил веки.

— И как это у тебя так быстро получается? — удивлялась Тодда. — Ты, наверное, зачаровываешь его своим медвежьим урчанием?

— Да нет, — отвечал я, — просто твои сказки слишком интересные, вот Андерс и не спит.

В общем, мы возвращались домой по улицам Сент-Олафредс, пустынным и замусоренным после Дня Медведя. Жена вела за собой Андерса, я нес на руках Озела. С башен замка еще не сняли флаги с изображением медведей, грозно поднявшихся на дыбы и обнаживших клыки. Флаги бились и трепетали на ветру. На домах охотников по-прежнему бросались в глаза отличительные знаки — медвежьи головы, выставленные на крыльцо или прибитые к дверям. В день Праздника они служили для женщин из этих домов охранным талисманом — наряженные Медведями юноши не имели права их трогать. Посреди булыжной мостовой валялась ленточка, оброненная кем-то из девушек, а на одном из подоконников красовалась пивная кружка, с пьяной точностью оставленная ровно посередине. Позже эту кружку вернут в трактир Осгуда.

Девушку я заметил, когда мы пересекали Главную улицу. Словно потерявшийся ягненок, она растерянно стояла под рыночным навесом и притворялась, что не смотрит в нашу сторону.

— А это еще кто? — спросил я жену, хотя в тот же миг почувствовал, что знаю девушку, что она принадлежит той, другой жизни, которая была у меня до свадьбы с Тоддой.

— Ни разу не видала ее. Может, пришла из соседней деревни на Праздник?

Силуэт незнакомки, ее поза настойчиво напоминали о чем-то. Откуда я могу ее знать? Нет, раньше мы с ней не встречались. И все же…

Самым странным оказалось то, что я оставил Тодду с Андерсом и направился в сторону девушки. Жена за моей спиной предостерегающе кашлянула, но я, должно быть, уже подсознательно вспомнил эти глаза, хмуро взирающие на меня сквозь серебристую пелену дождевых капель.

А потом я тоже встал под навес, и дождь больше не разделял нас, и она продолжала по-особенному смотреть на меня. Погляди на меня так любая другая девушка, я бы счел ее взгляд дерзким, но эта…