Всю эту работу по расширению охвата в сфере здоровья человека можно значительно ускорить, как только мы как мировое сообщество начнем больше и разумнее инвестировать в понимание процессов старения и противодействие его пагубным последствиям. К примеру, в 2017 году Национальные институты здравоохранения США потратили лишь 183,1 миллиона долларов из общего бюджета в 32 миллиарда долларов (то есть треть от 1 %) в биологию старения. Эта сумма гораздо меньше миллиардов долларов, выделенных на рак, артрит, диабет и гипертонию. И даже в пределах столь мизерных сумм Национальный институт по проблемам старения тратит более половины своего бюджета на болезнь Альцгеймера.

Рак, артрит, диабет, гипертония и болезнь Альцгеймера – все это ужасные патологии, с которыми необходимо бороться. Но даже искоренив одну из этих болезней, мы все равно не сумеем значительно увеличить срок жизни, поскольку они напрямую связаны с возрастом. Чем старше мы становимся, тем больше шансов заболеть всеми ими. Именно поэтому эффективность инвестиций для всей популяции будет гораздо выше, если мы вложим намного больше ресурсов в понимание и лечение старения, а не в искоренение его многочисленных и страшных проявлений.

Исследователь из Иллинойского университета Джей Ольшански и его коллеги попытались посчитать финансовую экономию для общества при снижении среднего возраста, в котором мы сталкиваемся со множеством возрастных заболеваний. По результатам исследования 2013 года, любые вмешательства в замедления процесса старения среди населения США и отсрочка наступления возрастных заболеваний на 2,2 года способны привести к колоссальной экономии в размере 7,1 триллиона долларов за 50-летний период[277]. Другими словами, если увеличить срок здоровой жизни населения действительно реально, как это кажется нам сейчас, то ожидаемой выгоды хватит, чтобы не только окупить весь Манхэттенский проект по борьбе со старением, но и восстановить разрушающуюся инфраструктуру Америки, обеспечить местами в дошкольные учреждения всех американских детей и чистой водой – практических всех на земле.[278]

Масштабное продление жизни – нелегкая задача; впереди много трудностей, о которых мы еще не знаем. Например, старейший человек на земле прожил до 122 лет. Поэтому мы не знаем, есть ли какая-то летальная болезнь, поражающая людей в возрасте 123 лет. Но человеческая биология становится все более податливой, и кажется вполне реальным, что быстрый рост продолжительности здоровой жизни, наблюдаемый в последние 100 лет, в течение следующих столетий не остановится. Повторить тот самый 40-летний скачок в средней продолжительности жизни по миру с 30 лет (в 1900 году) до 70 (в 2000 году) будет крайне сложно. Ведь рост глобального благосостояния существенно снизил уровни младенческой и детской смертности, которые обусловливали низкие показатели в 1900-м. Однако это не значит, что такой темп роста невозможен.

Первым шагом в нужном направлении стали бы снижение детской смертности и повышение общего здоровья и долголетия в наиболее уязвимых частях мира, особенно в странах Африки к югу от Сахары и Южной Азии. Даже после этого большинству из нас все равно захотелось быть жить еще дольше и быть более здоровыми.

Средняя продолжительность жизни в США за последние 100 лет увеличивалась примерно на три месяца в год. А со всеми обнадеживающими технологиями, речь о которых шла выше, мы смогли бы довести этот показатель до четырех, а затем до пяти и шести месяцев в год. Если бы длительность жизни постоянно увеличивалась быстрее старения человека, то мы смогли бы достичь того, что Рэй Курцвейл называет «скоростью бессрочного продления жизни», и стать бессмертными. В теории это замечательно, но я действительно сомневаюсь, что мы в своих нынешних и ограниченных по времени телах этого когда-либо достигнем. Это книга о взломе нашей генетики, что, безусловно, возможно. И тем не менее я все равно не верю, что в нашей биологии найдется достаточно пространства для маневра, делающего нас биологически бессмертными.

Возможно, биология станет меньше нас ограничивать, если мы откроем новые способы для слияния с машинами. Ведь идея, что однажды мы сможем оцифровать и отделить от телесной оболочки мозговые функции, уже не кажется настолько фантастичной. Если мы начнем рассматривать себя как код, то, возможно, сможем перевести этот код в другую форму, например в роботизированное тело, или интегрируем в новую форму нематериального полусознания. Этот бестелесный образ может все еще быть или уже не быть нами. Но, по крайней мере, этот способ позволит нам достичь некоей ограниченной формы бессмертия. Как бы непривлекательно это ни звучало, всегда найдутся люди, для которых эта перспектива будет в разы лучше, чем быть съеденными червями или развеянными в Гималаях.

Для нашей нынешней биологической формы бессмертие, скорее всего, окажется недостижимым. Но, как решил Гильгамеш в конце своей эпической гонки за вечной жизнью, возможно, наше бессмертие как общества исходит из вклада каждого из нас в общее благо. Возможно, наше лучшее вложение в бессмертие – это завести детей, написать книгу, поучаствовать в сохранении окружающей среды или внести положительный вклад в наше сообщество и культуру. А для того чтобы преуспеть в своих начинаниях, почему бы нам не продолжить увеличивать продолжительность своей здоровой жизни настолько, насколько позволяют биология и новые технологии?

Но по мере того, как биологию перестают считать чем-то фиксированным, обреченным и неизбежным и начинают ассоциировать с некой информационной технологией – читабельной, взламываемой и перезаписываемой, – нам следует перестать обоготворять случайность, рационализировать смерть для придания смысла жизни и приписывать духовный мистицизм силам смерти, в которых мы все лучше разбираемся.

Революции в генетике, биотехнологии и долголетии бросят вызов нашим нынешним представлениям о том, что значит быть человеком. И нам, людям, с нашими слабостями и суевериями, мозгом приматов, инстинктами хищников, социальными системами, отточенными за миллионы лет, и ограниченными биологическими возможностями, функционально сливающимися с, казалось бы, безграничными технологиями, предстоит выяснить, как ориентироваться в ужасающих этических принципах, уже ждущих нас за углом.

Глава 8

Этика самопроектирования

В истории есть замечательные примеры того, как люди использовали технологии для лечения болезней, увеличения нашего потенциала, исследования космоса и сохранения планеты. Но есть и множество примеров того, как технологии помогали нам убивать и порабощать друг друга, сеять размолвки и разрушать все вокруг. Наши инструменты не догматичны. Переменные – это значения, которые мы подставляем – по отдельности или все сразу, – когда понимаем, как ими воспользоваться. Это касается и необычайно мощных инструментов генетической революции. То, как мы понимаем и применяем эти средства, в значительной мере определяет будущее для нас как для вида. Любой наш ответ на ключевые вопросы генетической революции формирует кривую нашего развития.

Не существует простых ответов на главные вопросы сложности, ответственности, разнообразия