препятствовал, чтобы они трогали вещи и заглядывали в шкафы, и лицо при этом у него было каменное.

К крысенышу в комнату они, конечно, в первую очередь зашли, а после кухни, санузла и холла решили осмотреть и гараж. Видимо, захотели убедиться, что экономка про спущенное колесо не врет. Будто она не позаботилась.

Спросили про котельную: «А там что?»

Она испугалась.

– Там кроли у нас, восемь голов. Посмотреть желаете?

Сердце колотилось в самом горле, мешая говорить.

– Ну а вы как думаете? – недовольно пробурчал главный в двойке. – Рябушкин, иди, взглянь, что за кроли такие.

Евгения Петровна замок отперла, дверь распахнула.

Юный Рябушкин от проема окинул взглядом помещение, с ленцой спустился по ступенькам вниз. Кролики разволновались, забегали в клетках, затопотали по гулкому настилу, наступая лапами в миски с водой и опрокидывая их. Полицейский чин заглянул под вольеры, приблизился к топке, с натугой отворил заслонку и даже сунул голову внутрь, надеясь найти там пропавшего подростка.

Евгении Петровне самое время было спросить у старшого, убрав натруженные руки под ситцевый фартук:

– Господин офицер, молочка парного не желаете? – но ни фартука на ней, ни молочка, тем более парного, в доме не было. И она произнесла напряженным голосом:

– Забыла сказать. Я в квартире нашего мальчика была, только что оттуда вернулась. Его визитку нашла за косяком дверным. Был он там вчера ночью, по всему выходит.

Много нервных сил забрало у нее это утро, однако стрелки перевести сумела. Местные ментяры обрадовались, как дети, что дело можно московским спихнуть.

Назавтра приехали московские, Антошу увезли для разговора на Петровку. А потом Танька Гущина донесла, что оформили его арест.

Вот ты и перевела стрелочки, Женя.

Про Гущину она не любила вспоминать. Противная была баба, и кончила скверно. А всему виной тяга к алкоголю неуемная.

Но каким образом библиотечная мышь догадалась про каморку? Что именно ее на мысль навело?

И не спросишь, а знать хотелось.

Догадливая, выходит, наблюдательная.

Антоша как-то назвал ее хрустальной девочкой. Вырвалось у него случайно, а Евгения Петровна услышала, удивилась, но ревновать к ней не стала.

От библиотекарши за версту несло прохладой ко всему тому, в окружении чего она существовала.

Как, чем, зачем эта Влада живет, Евгении Петровне было совершенно непонятно. Парадокс заключался в том, что нельзя было о ней сказать, что она влачит существование или функционирует, как многие затурканные перегрузками служащие крупных фирм. Те хотя бы позволяют себе простые радости в конце недели, а эта?

Неприязни к библиотекарши у Евгении Петровны не было. Более того, увидев в ней дотошность, схожую с собственной, она прониклась к этой Владе чувством, схожим с симпатией. Точнее, схожим с одобрением.

Именно на дотошность «хрустальной девочки» сделала она ставку, когда решила подсунуть ментам улику, а в качестве таковой использовать плетеную макрамешную ключницу, которую, наряду с прочими своими святыньками, хранил в резном ларчике Антон.

Владислава, без сомнения, видела в руках у крысеныша похожую, поскольку тот чуть ли не ежедневно заходил в библиотеку. Вещь заметная и запоминающаяся. Библиотекарша ее не пропустит, когда увидит привязанной к поручню на платформе Тимофеевки, а именно – в сторону Москвы.

Евгения Петровна потратила почти час, чтобы составить объявление о пропаже подростка и распечатать его на домашнем принтере, но без этих никчемных листков не получилось бы вытащить библиотекаршу на станцию. А чтобы кто-то другой не унес вещдок, она подгадала проведение операции к началу перерыва в движении электричек.

Не дойдя до здания бывшего клуба десятка метров, сообразила, что на ключнице могут быть найдены какие-то Антошины следы, а следов крысеныша не сыщут вовсе. Допустим, не удастся обнаружить отпечатки пальцев на поверхности пеньки, но потожировые пятна и частицы эпителия найти могут.

Прежде чем привязывать чехол к парапету, следует его от этих следов избавить, но не переусердствовать до неузнаваемости, иначе хлопоты окажутся пустыми.

На пристанционной площади толокся народ, пришлось пройти дальше мимо клуба, потом вдоль платформы до железнодорожной насыпи, у основания которой радужными пятнами смазки и бензина переливались не высохшие после дождей лужи.

«Кто такое – сначала мочит, потом сушит?» – орала дурная Танька.

Яблок-падалиц и на грош не продала, зато информацией для шантажа разжилась, овца глазастая да безмозглая. Из-за двух бутылок приговор себе подписала. А в реальности – из-за одной.

Библиотекарша тогда не дотумкала, в чем смысл рулад.

Однако все же сообразила, где крысеныш заперт.

С этим обстоятельством пора смириться, Женя. Главное, Танька в жмурика сыграла. Это сейчас главное.

Но что же ответить Антоше? Умный, а не понимает сам. Или все понимает и просто по давнишнему обыкновению жилы из нее тянет? А она не железная, нет. И нервы давно уже на взводе.

Хотя он тоже неспокоен. Вон желваки в ход пошли.

– Артем, нужно эту гадость с его шеи снять, – проговорила Влада. – Ножик у тебя есть перочинный? Или кусачки вместо брелока?

– Не сметь! – приказал Бобров, и Темка, принявшийся шарить у себя по карманам, замер. – Пусть все так остается. Пока объяснений не получим.

«Объяснений – о чем? – с внезапно накатившей злобой мысленно вопросила Евгения Петровна, взглянув на него с прищуром и сжав пальцы в кулак до боли в ладонях. – Почему твой маленький ублюдок в воротнике из удавки? Так первым же случаем воспользовалась, когда тебя, милый мой, снова дома не оказалось, спасибо ментам, увезли с ночевкой. Доводить нужно было ситуацию и срочно. Московские могли приехать с обыском и по-настоящему крольчатник осмотреть, если уж тачку твою обнюхали. И я довела бы! И яму бы вырыла – под ящиком пол земляной, я знаю, я проверяла. Глубокую вырыла бы, до самого ада. Если бы не эта дрянь из библиотеки! И не ее дрянной прихвостень».

Подойдя вплотную к Боброву, она глухо проговорила:

– Ты мой. И не имеешь права никого любить. И ни к кому привязываться. Я не позволю. Ты понял, Антошенька?

Все ошарашенно умолкли, лишь Ваня тихонько всхлипывал.

Влада очнулась первой. Повернувшись спиной к замершему истуканом Боброву и его домоправительнице, она крепче обняла мальчика за плечики и сказала:

– Пойдем, Ваня, к тебе в комнату. Полежишь немножко. Водички еще попьешь, заснешь, может. Ты ослабел с голодухи-то. А я тебя разбужу, когда принесу кефирчик, договорились? Я скоро.

– Погоди, Влада, – вступил в разговор Артем, также отвернувшись от хозяина с прислугой. – Может быть, ему капельницу нужно, а не кефирчик. Пацан трое суток ничего не ел. Давайте я все-таки позвоню в неотложку.

– Лучше Марианне позвони, а она с неотложкой разберется. По ее звонку медики быстрее