астме, чтобы всем стало ясно, что для него в крольчатник путь заказан. А на самом деле – решила я – нет у него аллергии на шерсть, так же как нет пищевой непереносимости мяса. Значит, он без последствий для своего здоровья мог посещать бывшую котельную и проходить в угольный отсек. Но я ошиблась в допущении, потому ошиблась и с выводом.

– Ты ошиблась совсем чуть-чуть и несущественно. Бобровы тебе обязаны спасением Ивана. Как он, кстати?

– Счастливый. Как ни странно, не удивлен совсем, что Антон Дмитриевич ему отец. Они на две недели в санаторий отбыли. В Ватутинки, что ли. А особняк Бобров намерен продать. Но обязаны они тебе. Если бы ты не подоспел со своей помощью…

– Если бы ты не оставила для меня стремянку на соседском участке…

– Я не оставляла! Я ее уронила невзначай!

– Не оговаривай себя, Владислава! Меня не проведешь. Ты рассчитала все на несколько ходов вперед.

Влада посмотрела на него недоверчиво и обиженно, и он испугался. Упражняться в мастерстве скрытых издевок нужно с другими людьми, не с Владькой.

– С меня ужин, – сказал он торопливо.

– Сыта, – ответила холодно Влада.

Ругая себя последними словами, Артем отправился восвояси. Когда теперь Владька оттает? Он выждал один день и решил, что можно пробовать снова. Ресторан отпадает, в кино приглашать – пошло, тогда в театр. Просмотрев анонсы столичных театров, остановил выбор на Малом, там давали «Лес» Островского. Владьке должно понравиться.

Она сказала:

– Очень жаль, Адамыч, но пойти в театр мне решительно не в чем. Пригласи лучше Клаву. Или Тоню.

У него хватило ума не предложить ей прогуляться вдвоем по бутикам ЦУМа, платит, естественно, он.

Получив отлуп дважды, он пришел к выводу, что такая серьезная девушка, как Влада, не желает с ним иметь дела, не услышав прежде каких-нибудь эпохальных признаний. Или, на худой конец, каких-нибудь веских причин, по которым ей нужно проводить с ним время – хоть в кабаке, хоть на концерте.

Признаваться в чем-либо он не собирался, ибо знать это ей незачем, а насчет причин, то одна была, но она имела отношение к его эгоизму, а не к Владькиным предпочтениям, и выходило, что про нее Владиславе тоже знать необязательно.

«А ведь когда-то она приносила мне пирожки», – грустно подумал он.

Глупая грусть, никчемная. Без ее угощения он как-нибудь проживет, не это теперь для него главное. С некоторых пор его тянуло самому сделать что-то ей приятное, вполне бескорыстное, без дальних и ближних прицелов.

Поймав себя на этом слюнявом желании, он похолодел и вознегодовал одновременно.

Стой, Артем Адамыч, очнись! Ты делаешься похожим на отца!

Избалуешь женщину вниманием и заботой – получишь на выходе вредную кикимору, которая не будет ценить ни того, ни другого, ни тебя самого в придачу, задергает командами и начнет помыкать.

Откуда тебе знать, что она «не такая»? Из любой можно такую сотворить.

А если хочется ее баловать? Наплевав на последствия, да просто не веря в них?!

Полдня он мерил нервными шагами кабинет, гостиную и кухню, перемещаясь с первого этажа на второй и обратно, пятерней ероша непривычно короткие волосы, и даже дергал себя за нос. Шедулер, развалившийся на клавиатуре, поглядывал на хозяина с неодобрением.

Опомнившись, Артем согнал кота со стола, сел за комп, уставился в темный экран.

И чего ты психуешь? Собрался на ней жениться?

Ну, чисто гипотетически… нет, конечно. Не собрался.

Вот и не психуй.

«А если и собрался?» – набычился на себя Артем.

«Ну, женись. Потом за нее ответишь. Если избалуешь».

«Перед кем отвечу-то?»

«Не притворяйся, что не знаешь. Да хоть бы и перед совестью своей».

То есть получается, что отец сам виноват, что мама так распоясалась?

А что, возможно… Возможно.

И в чем был папкин косяк?

Может, нужно было холодность демонстрировать? Проявлять равнодушие и нелюбовь? Тогда жена сама за ним бегала бы, в глаза заглядывала.

Нет, так не пойдет. Скотиной Артем быть не желал, хотелось ему, чтобы в его семье все по-человечески было, со взаимным теплом и уважением.

Мечтать не вредно. Тем более что ни о какой «своей» семье совсем недавно он и не помышлял.

Вот и продолжай дальше… не помышлять.

Шедулер в кресле потянулся, сладко зевнул, в завершение зевка коротко мяукнул хозяину: «И ты трусохвостый». Спрыгнул, подрал когтями край паласа и отправился на кухню к своим мискам.

«Не трусохвостый, а рассудительный, – парировал Темка. – Это во-первых. А во-вторых, чтобы весело проводить с девушкой время, необязательно на ней жениться. Достаточно показать, что с тобой ей будет прикольно. А начнем с того, что девушку нашу мы удивим».

«Главное, с солью не переборщить», – сам себя напутствовал он, замешивая тесто по рецепту, взятому с кулинарного сайта.

Каких трудов ему стоило одолеть процесс и довести до конца, знает лишь кот, да и то фрагментарно, поскольку с середины был изгнан с кухни за попытку сожрать сырой пирожок, начиненный кусочками грушовки.

На выходе получилось вполне съедобное, да и на вид, в общем… вполне ничего.

– Похоже, я загубил в себе талант кулинара, – самодовольно проговорил Артем, вручая гостинец хозяйке.

– Не ври. И вообще, отвыкай от этой привычки, – строго проговорила Влада. – Тебе принесли выпечку из твоего же буфета. Пекла Елена Трофимовна. А ты за свой продукт выдаешь.

Однако, заглянув в бумажный пакет, поняла, что вряд ли он врет.

Сосед тем временем с бесцеремонностью хозяина вытащил из кухонного шкафа супную тарелку с трещиной почти по всему донышку, повертел в руках, решил, что для пирожков безопасно, если не греть в микроволновке. Принялся неторопливо и аккуратно выкладывать на тарелку пирожок за пирожком красивыми дугами. Заметив на одном из них четырехямочный отпечаток, постарался незаметно сунуть пирожок в карман спортивных штанов.

Влада сказала укоризненно, протягивая руку:

– Адамыч, что за манеры. Давай его сюда. Шедулеров пирог съедим напополам.

Артем поводил вверх-вниз бровями, хмыкнул и вложил в ее ладошку сплюснутый пирожок с отметиной кошачьей лапы.

Глядя в спину хозяйки, занятой заваркой чая, проговорил легким тоном:

– Прикинь, Владислава, каков мужик холостым ходит. Такие на дороге не валяются.

– Ты о ком, извини? – не оборачиваясь, спросила Владислава.

– Как не стыдно притворяться. О себе, Владь, о себе, конечно. Если выйдешь за меня, пироги тебе больше печь не придется, – продолжил он, слушая себя с легким испугом и отчасти даже со стороны, при этом осознавая, что язык действует сам по себе, игнорируя мысли и намерения.

– Мне нравится печь пироги.

– А я тебе не запрещаю, пеки, они у тебя знатные выходят. Не то