его смерти я решил, что это дело надо завершить и вернуть вещь ее владельцу. Точнее, потомку владельцев, как полагается по справедливости.

«Играет, – усмехнулась про себя я. – Ему надо было не на исторический факультет поступать, а в театральный институт. Глядишь, сейчас бы снимался в каких-нибудь кино или сериальчиках. Имел бы успех. А то и до Голливуда бы дошел, с его-то амбициями».

– Разумно. Что ж, действительно, ничего преступного в твоих действиях нет, но…

Андрей, расслабившийся было, слегка насторожился. Киря выдержал паузу, крутя ручку в руках и смотря на лежащие на столе бумаги. Лозинцев не сводил с него взгляда, и было хорошо видно, как он напрягся.

– Скажите, Андрей Викторович, – нарушил тишину Володя, снова перейдя на «вы», – вы были знакомы с Лаптевой Марией Михайловной, проживающей в городе Толмачеве по адресу: улица Новокузнецкая, дом четырнадцать?

– Нет, – бывший археолог продолжал настороженно смотреть на моего друга.

– Странно. Значит, все врут.

– Кто – все?

– Ее соседи. – Кирьянов открыл лежащую на столе папочку и достал оттуда несколько листков. – Вот свидетельские показания людей, которые проживали рядом с ней и видели, что пятого февраля этого года вы приходили к ней домой, пробыли там около двух часов, затем ушли. А гражданку Лаптеву обнаружили мертвой. Якобы она умерла от отравления угарным газом. Но ведь все было не так?

– Мне-то почем знать?

– Видишь ли, Андрюша, внучка умершей показала, что из ее квартиры пропали некие украшения. И пропали как раз после твоего визита. А накануне были на месте. И, кроме тебя, к бабушке никто в гости не приходил. Самое главное: время смерти совпадает. Примерно в то же время, что она умерла, ты вышел из ее дома. Сосед тебя спалил из дома напротив.

– Не знаю, что там видел этот ваш сосед, но он явно ошибся.

Я заметила, что во время своего короткого монолога Киря поглядывал на лежащие перед ним листки бумаги.

Блефует, поняла я. Собственно, пока это приемлемый вариант, ибо прямых улик против Лозинцева не было, да и косвенных – кот наплакал.

Я решила включиться в игру.

– Володя, – я изобразила самую милую улыбку, на которую была способна, – а ты знаешь, что мальчишки, проживающие поблизости от гражданки Лаптевой, весьма любопытные?

– Нет, не знал. – Кирьянов понял мой ход. Он всегда меня понимал с полуслова. Ведь мы с ним были настоящими друзьями. – И что же рассказали тебе эти мальчики?

– А они, знаешь ли, поведали мне одну весьма интересную историю. В тот день, когда гражданин Лозинцев якобы не посещал Марию Михайловну Лаптеву, они прогуливались неподалеку. А поскольку баба Маша, как они ее называли, была человеком весьма радушным и гостеприимным, они решили зайти к ней на чаек – старушка частенько угощала их чаем с домашней выпечкой.

– В лучших деревенских традициях, – заметил Володя.

– Именно. Так вот, мальчики не успели дойти до двери, как увидели в окне драку. Окна в доме расположены не очень высоко, да и снегу намело зимой. И дети разглядели в окне, как бабу Машу душит какой-то дядька в куртке с надписью «Лос-Анджелес» на английском. А женщина пыталась вырваться. Потом дядька схватил бабу Машу, ударил ее головой о стену, швырнул на пол и забегал по квартире. Ребятишки так перепугались, что со страху перемахнули через забор и побежали по домам без остановки. Потом несколько дней на улицу выйти боялись.

– Вот оно как… – протянул Киря. – Надо будет допросить официально этих ребятишек. Думаю, они уже пришли в себя после увиденного. Надо же как. А что, все совпадает. Гематома на затылке, следы удушения. Притом такие следы, что я уж подумал, не душили ли ее цепью.

– Да не душил я ее! – взорвался Андрей. – Она сама упала! Я здесь ни при чем!

«Ох ты божечки! Сидел тут, строил из себя невесть кого, а так легко купился на наше с Кирей вранье и выдал себя с головой».

Мой друг улыбнулся и искоса посмотрел на задержанного.

– Значит, ни при чем, говоришь?

Лозинцев криво усмехнулся.

– Да уж, – вздохнул он. – Сколь веревочке ни виться, а концу быть.

– Еще бы, – прищурилась я. – Ну так как, Андрюша, разговор будет?

– Будет, будет, мадам.

– Мадемуазель.

– Как угодно.

– Ну, рассказывай, – прервал наш душевный диспут Киря.

– Ладно, – кивнул Андрей. – С чего начать-то?

– Начни с того, как вы с Сажиным вообще узнали про эти драгоценности.

– Узнал Володька. Как он сказал, ковырялся где-то то ли в архиве, то ли в музее, то ли в музейном архиве. Ну и там нашел информацию про то, что у дворянской семейки Елизаровых была куча драгоценностей, что они не всё увезли с собой в эмиграцию и что кто-то из их родни здесь остался. Он решил попробовать отыскать эти цацки и наткнулся на ту бабку из Толмачева, Лаптеву.

– Она – родственница Елизаровых? – уточнила я.

– Ну да. Дочка то ли брата, то ли свата того Елизарова, что драпанул отсюда после революции. Володька поехал к ней, представился каким-то культурным работником или что-то в этом духе. Бабка подтвердила, что у нее действительно есть эти драгоценности, мол, матушка покойная перед смертью оставила. Они эту ювелирку прятали и берегли как зеницу ока, мол, фамильное наследие, все дела. Наивная. – Мужчина ухмыльнулся.

– Почему наивная? – спросил Кирьянов.

– Да какой прок ей или ее потомкам от этого наследия? В сельпо за хлебом бегать в этих цацках? Да и в послевоенное время, когда многим жрать было нечего, ее семья могла продать эти украшения да всех накормить. Но нет, они над ними тряслись, как Кощей над златом, а сами на воде сидели и воздухом питались. Не понимаю я этого.

«Где-то ты прав, мил человек, – подумала я. – Современным людям, особенно молодежи, этого действительно не понять. А тогда были такие слова, как «фамильная реликвия», «семейная память» и тому подобное. И для многих это не было пустым звуком. Сейчас к подобному относятся гораздо проще».

– И Сажин предложил Лаптевой продать эти драгоценности? – уточнил Киря.

– Да. Он ей даже