«Да, милочка, тебе только о любви и высоких отношениях рассуждать. Сама давно замужем или в отношениях? То-то же».

Кстати, о водичке. Ванна уже начала понемногу остывать. Поэтому я вылезла, вытерлась и, завернувшись в пушистый халат, поползла на кухню.

В ожидании кофе я блаженно откинулась на кухонном диванчике-уголке. Несмотря на все мысли, ванна все же произвела на меня благоприятный эффект. Чувство легкой и приятной эйфории окутывало меня.

«Смотри, милочка, не взлети, – усмехнулась я самой себе, – а то потолок прошибешь».

Кофе был готов, и я отправилась в гостиную балдеть дальше под фильм и чашечку божественного и самого прекрасного напитка.

Да, вот уж воистину все тайное рано или поздно становится явным.

Где же я прокололся? Хотя тут не надо далеко ходить. Сделал все на эмоциях да понадеялся на авось. Сначала эта старая карга, потом Володька.

Ох, права была та мерзкая ведьмочка.

Как-то я шел к Сажину, и эта фря вышла мне навстречу из подъезда. Она смерила меня таким взглядом, будто я ей денег задолжал, и сказала: «Жар золота слепит. Да так, что можно и без глаз остаться».

Я тогда подумал, что она просто чокнутая. Володька рассказал, что эта мадам – гадалка, странненькая, но безобидная, хотя соседи ее почему-то боятся. Как тут не испугаться, когда перед тобой стоит некто и зловещим голосом изрекает всякие нелепые пророчества. Хоть я и считаю это все чушью.

Матушка моя, земля ей пухом, была верующим человеком, а вот мы с отцом как-то больше склонялись к атеизму.

С той старухой вообще глупо получилось. Не случись того нелепого падения, я бы выкрутился. Уж в крайнем случае потом еще раз навестил бы их зачуханную деревню, дождался бы, пока старушенция умотает в магазин или к кому-нибудь из соседей, да и умыкнул бы цацки.

Я даже толкнул-то ее чисто на автомате. И когда она замерла на полу, у меня первая мысль: «Убил».

Меня так затрясло, что я не смог даже проверить у нее пульс и дыхание. Я посидел минут пять, но старуха так и не очнулась. Тогда я и стал думать, что делать. И подумал, что, если поймают, повесят все это на меня. И решил, что ладно, помирать, так с музыкой.

Сделал то, что изначально хотел: поменял драгоценности на дешевые побрякушки, потом открыл газ на плите и смылся. В тот день такой снег валил, что улицы как будто вымерли. Я и уверился, что меня никто не видел. Вот тут мой первый прокол: я забыл про деревенскую жизнь. Как бы ты ни тихарился и ни прятался, все равно все будут знать, куда ты ходил и что делал. Вот и меня так же спалили, как прошлогоднюю листву.

Но когда я ехал домой, меня снова взял мандраж: а вдруг меня кто-то видел, запомнил, вдруг я как-то подозрительно вел себя. Я ведь не соврал тому менту и бабе-детективу. Тогда я действительно всю ночь не спал. Даже Володьке не позвонил, хоть мы и условились, что я ему отзвонюсь, как приеду из Толмачева.

Я метался по квартире, как заяц по лесу. Даже уговорил бутылку коньяка и выкурил две пачки сигарет.

К утру дрожь немного унялась, и я поехал к Володьке. Не знаю почему, но я решил не говорить ему всей правды. Сказал, что бабку хватил удар, чем я и воспользовался. Володька тогда лишь покачал головой, потом сказал только, что надо быть осторожным. И то, что смерть этой бабки нам только на руку. Цацки-то у нас, значит, дело будет на мази.

Я тогда даже практически успокоился. Думал, сделку провернем, уедем в Америку и я забуду то происшествие в Толмачеве, как страшный сон.

Но все опять пошло наперекосяк. То, что Володька решил меня наколоть, я узнал случайно. Притом ладно на тысчонку-другую, хрен бы с ним. Я бы ему высказал да и махнул рукой. Но этот сучок решил загрести себе больше половины прибыли.

А как узнал? Да очень просто. Как-то болтал с одним старым хорошим знакомым, который некогда в ювелирке работал, и ради праздного любопытства поинтересовался, сколько стоят старинные драгоценности самой высококлассной работы.

Марик тогда честно назвал мне сумму, и я удивился, что она так заметно отличается от той, что назвал мне Володька. А дальше Марик поведал, что к его брату, который тоже считается спецом в этой сфере, приходил некий мужичок и приносил на оценку именно старинные драгоценности искусной работы. И брат Марика тоже оценил их очень высоко. А мужичок по описанию сильно смахивал на Володьку.

И тут у меня в башке словно переклинило. Ну Сажин, ну гад ползучий, гнида казематная. Нахлобучить меня решил и все деньги себе заграбастать.

После встречи с Мариком моей первой мыслью было поехать к Володьке и разбить ему рожу до крови. Но я, помня, чем кончилось дело со старухой из Толмачева, решил сначала все обдумать, успокоиться, а потом уже идти с претензиями. За день-два Володька точно никуда не денется, и я все выясню. И если он действительно хотел меня кинуть, сделать это у него не получится.

На следующий день я поехал к Володьке. Заранее подумал, что скажу и как проведу беседу.

Сажин удивился моему неожиданному приезду, потом начал обсуждать нашу прибыль и будущий отъезд в Америку. Я в ответ начал издалека. Но как-то само собой вылетело обвинение в крысятничестве.

Мы начали спорить и ругаться. Сначала Володька отпирался, да так натурально, что я разозлился, как сто чертей.

Мы сцепились. Дрался Володька всегда хреново, поэтому, когда я его опрокинул на пол, он сознался во всем. И сказал, что если я и дальше буду так наезжать, не увижу денег как своих ушей.

Вот сучок! Меня всегда обвинял в жадности и прижимистости, а сам оказался жмотом, каких поискать.

И я не выдержал. Достал перочинный ножик, оставшийся у меня еще с археологических времен, и ударил его несколько раз.

Я пришел в себя, когда Володька уже не дышал. Вот тогда я и