пообещал за них очень хорошие деньги. Не такие, конечно, как этот француз мог дать, но примерно десятую часть.

– Тоже неплохо. Но бабка отказалась.

– Отказалась. Володька к ней еще раз ездил, но бабка стояла на своем: не продам, внучке отдам, это наследие нашего рода.

– И тогда поехал ты.

– Да.

– А по какой причине? Ты мог ее уговорить лучше, чем Сажин?

– Можно и так сказать. Мы с Володькой тогда посидели, подумали, поговорили и решили маленько соврать бабусе: мол, нашлись во Франции ваши родственники, которые тоже вас ищут и все такое. В общем, я должен был поездить ей по ушам, маленько усыпить бдительность. Володьку-то она уже видела и вежливо объяснила, что ему тут ничего не светит. А я для нее человек незнакомый, у меня бы получилось.

– Проще говоря, втереться в доверие, чтобы она показала драгоценности. Или где они лежат, – заметила я.

– Да.

– И потом ты собирался украсть их? – спросил Володя.

– Да. А вместо них положить похожую бижутерию. Володька, когда последний раз был у этой старухи, умудрился сфоткать все эти цацки. Потом подобрал похожие из своих загашников – у него оставалась какая-то мелочовка с барахолочных времен. Он ее маленько залакировал, в бумажки завернул и мне вручил. Я сел на электричку и поехал в Толмачев. У меня почти все получилось. Бабка расчувствовалась, ударилась в сентиментальность, начала мне пересказывать то, что слышала от родителей об их семье. Ну и показала мне эти побрякушки в футлярчике. Я, когда их увидел, просто обалдел. Всегда думал: брюлики – они и в Африке брюлики. Что в них такого особенного, кроме большой цены? А тут были просто охрененно красивые украшения. Бабка что-то там лопочет, а я сижу и пялюсь на них, как баран на новые ворота. Потом я в себя пришел, включился в разговор. И мне повезло. Бабка вышла на кухню – у нее там что-то на плите стояло. Я сразу к тумбочке, где у нее футлярчик лежал. Вытащил цацки, сунул туда бижутерию…

– И бабка зашла, – закончила я.

– Точно. Она тут же начала на меня орать, милицией грозить. Потом с воплем «Отдай мои украшения!» кинулась на меня. Ну я, как на автомате, и толкнул ее. Бабка отлетела назад, стукнулась головой об угол стола и вырубилась. Я перепугался тогда до жути. Думал, все, убил. Заметался по дому, как заяц в клетке. Потом вспомнил про кухню. Выключил огонь, закрыл окно, включил газ и дал ходу. Только дверь, кажется, не захлопнул. Пришел в себя только дома и понял, что натворил. Ночь не спал, думал, что делать. Потом к Володьке пошел. Всей правды, конечно, не сказал, наплел ему, мол, пришел к бабке, а у нее сердце прихватило, она упала на пол, не очухалась, а я свистнул цацки и смотался от греха подальше. Но Володька вроде поверил. Сказал мне тогда, что нехорошо, конечно, но нет худа без добра, и драгоценности мы теперь продадим. Он как раз тогда уже нашел этого французика, бабкиного родственника, где-то в интернете. Я цацки отдал Володьке, он написал французу и потом мне сказал, что тот согласился купить свои фамильные реликвии.

– Ну и чего же вы не поделили-то с Володькой? – спросила я. – Шкуру неубитого медведя?

Лозинцев горько усмехнулся и ничего не ответил.

– Или с ним, как с бабкой, случайно вышло?

– Так и есть. Когда Володька переписывался с этим французом, он сказал мне сумму, которую мы получим и поделим пополам. Но я чисто случайно узнал, что Володька мне соврал. Он с этого типа собирался содрать гораздо больше. Я тогда разозлился и пошел к нему. Думал, по роже ему настучу и заставлю поделиться по-честному. Володька, хоть и крепыш, но драться толком не умел никогда. Он же типичный интеллигентный тюфяк. Так что не смейтесь, господа-начальники, но и там все пошло слегка не по плану. До драки у нас дошло. А потом я сам не понял, как выхватил перочинный нож и ударил Володьку несколько раз.

«М-да, красивая версия с музейным кинжальчиком с рубинами с треском провалилась. Всего лишь перочинный ножик. Ну да ладно, тоже сойдет».

– Я, – продолжал Лозинцев, – тогда, конечно, тоже растерялся, но не так, как в случае с бабкой. Я сидел и думал, что мне делать. Потом вспомнил про Володькину соседку-гадалку. Ох и мерзкая дамочка. – Андрей скривился. – Вот я и решил превратить это в ритуальное убийство.

– Раздел мертвого Сажина до пояса, разрисовал ему тело дурацкими символами и вытащил на лестничную площадку?

– Да.

– Ну и фантазия у тебя, – покачал головой Киря.

– Сам иногда офигеваю, – хмыкнул мужчина.

– А нож куда дел?

– Выбросил где-то. Кажется, в мусорку.

«Хоть не в речку. А то на дворе не май месяц, лед еще не сошел, и в холодную воду нырять – так себе удовольствие, мягко говоря. Хоть нырять за ним и не мне бы пришлось, но тем не менее представляю, каково это. Но и в мусоре ковыряться тоже ненамного лучше».

– И что потом было?

– Потом? Отмыл кровь в квартире и начал искать драгоценности. Я знал, что Володька их еще не продал. Но не нашел. На всякий случай залез в компьютер, почистил всю Володькину почту. Потом хотел поискать, когда менты нас с Юлькой приводили в Володькину квартиру, но тогда не смог, ваши ребята по пятам за нами ходили. И только недавно нашел.

– И где же Сажин их прятал? – полюбопытствовала я.

– Не поверите, если скажу.

– Поверим. Говори.

– В своем почтовом ящике.

Мы с Кирьяновым переглянулись. Да, это и вправду звучало нелепо. Даже если у тебя почтовый ящик на замке, где гарантия, что его не сломают и не залезут туда? Представляю себе, как какая-нибудь местная шпана в пьяном угаре громит почтовые ящики в подъезде, из одного выпадает сверточек, а из него уже – украшения из золота с драгоценными камнями. Дальнейший сценарий развития событий имеет множество вариантов, один остросюжетнее другого, но мы тут не кино снимаем, а допрашиваем задержанного, убившего одного человека и косвенно виновного в смерти другого.

– Я сам