Гостиная выглядела почти так же, как накануне,только опустели столы, на которых во время суаре стояли вино и закуски. Темужаснее смотрелась картина, открывшаяся взору монахини в салоне. Все фотографиибыли не только содраны со стен, но и изорваны в мельчайшие клочки, усыпавшиевесь пол. Кто-то, находившийся в исступлении, потратил немало времени, чтобыобратить выставку Поджио в совершеннейший прах.

Навстречу товарищу прокурора сбежал по лесенкеиз бельэтажа деловитый полицмейстер Лагранж, при виде Бердичевского просиявшийзаискивающей улыбкой.

— Матвей Бенционович, вы? Решили сами? Что ж,правильно.

Он с поклоном пожал руку Бердичевскому, снедоумением воззрился на Пелагию, однако объяснением Матвея Бенционовичаостался полностью удовлетворен и в дальнейшем не обращал на монашку нималейшего внимания. Видно было, что Феликс Станиславович находится в самомвеликолепном расположении духа.

— Тут что рассматривать, — небрежно махнул онрукой на разгром в салоне, — вы наверх пожалуйте. Вот где картинка.

Наверху было всего две комнаты — спальня и ещеодна, где, как уже говорилось, Аркадий Сергеевич расположил фотографическуюлабораторию. В нее сначала и заглянули, поскольку она располагалась ближе.

— Вот-с, — горделиво показал Лагранж. —Расколочено вчистую.

И в самом деле, лаборатория выглядела ещеужаснее самой выставки. Посреди комнаты лежал не то разбитый со всего маху, нето растоптанный ногами аппарат «Кодак», а вокруг посверкивающими льдинкамивалялись осколки фотографических пластин.

— Ни одной целой не осталось, все вдребезги, —всё так же бодро, словно хвастаясь способностями неведомого преступника,объяснил полицмейстер.

— Следы? — поинтересовался Бердичевский,поглядев на двух полицейских чиновников, ползавших по полу с лупами в руках.

— Какие уж тут следы, — ответил один,постарше, подняв мятое, испитое лицо. — Сами видите, будто стадо слоновпробежало. Ерундой занимаемся, осколки складываем. Тут вот внизу каждойпластинки бумажка с названием. «Белая беседка», «Закат над Рекой», «Русалочка».Подбираем уголок к уголку, как в детской игрушке «Собери картинку». Вдругсыщется что полезное. Конечно, навряд ли.

— Ну-ну. — Бердичевский вполголоса спросилЛагранжа: — А где… покойник?

— Идемте, — засмеялся Феликс Станиславович. —Ночью спать не будете. Одно слово — натюрморт.

Матвей Бенционович, вытерев лоб платком,последовал за синемундирным вергилием по коридору. Пелагия тихонько шла сзади.

Поджио лежал на кровати, торжественно глядя впотолок, будто задумался о чем-то очень значительном — уж во всяком случае, нео какой-то жалкой треноге, которая пригвоздила его к кровати, да так и осталасьторчать, зажатая сводом грудной клетки.

— Разумеется, наповал, — показал пальцем вбелой перчатке полицмейстер. — Удар, изволите ли видеть, нанесен строговертикально. Стало быть, убитый лежал, встать не пытался. Очевидно, спал.Открыл глаза, и в тот же миг — царствие небесное. А крушить и ломать убийца ужепотом принялся.

Матвей Бенционович заставлял себя смотреть натри сдвинутые ножки, глубоко утопленные в теле мертвеца. Ножки были деревянные,но в нижней части обитые медью и, должно быть, с острыми концами.

— Сильный удар, — сказал он, изображаяневозмутимость, и попробовал обхватить пальцами верх треноги.

Не вышло — пальцы не сошлись. — Женщина так несмогла бы. Тяжеловато, да и не ухватить как следует.

— Я тоже так думаю, — согласился Лагранж. —Так что это не Телианова. Дело-то, в сущности, немногим сложнее пареной репы. Ятолько следователя ждал, а мои уж и полный осмотр произвели. Не угодно липротокольчик подписать?

Бердичевский поморщился от столь явногонарушения процедуры протокол осмотра без прокурорского представителя составлятьне полагалось, и оттого стал читать бумагу с нарочитой медлительностью. Но всёбыло составлено идеально — Лагранж полицейскую работу знал, следовало этопризнать.

— Какие у вас соображения? — спросил МатвейБенционович.

— Пойдемте, что ли, вниз, в салон, пока этоговынесут, — предложил Феликс Станиславович.

Так и сделали.

Встали в углу пустого салона, полицмейстерзакурил трубку, Матвей Бенционович достал тетрадочку. Здесь же пристроилась исестра Пелагия: ползала по полу, вроде как убирала мусор, а на самом делесобирала обрывки картин, складывала один к одному. Собеседники внимания на неене обращали.

— Слушаю, — приготовился записыватьБердичевский.

— Круг фигурантов по делу узок. Тех, кто могиметь хоть какие-то мотивы для убийства, и того меньше. Надо установить, кто изсих последних не имеет алиби, да и дело с концом.

Лагранж был сейчас чудо как хорош: глазагорели огнем, усы победительно подрагивали, рука энергично рубила воздух,специальные термины перекатывались во рту, словно леденцы. Думается, что запоследние недели Феликс Станиславович переменил мнение о скучности инеперспективности Заволжья. Чего стоило одно зытяцкое дело! Но там основныефанфары и литавры явно предназначались Бубенцову. Зато здесь, при расследованииэтого аппетитнейшего убийства, никто не мог перебежать полицмейстеру дорогу.Опять же появилась прекрасная возможность продемонстрировать хитроумному иопасному господину Бердичевскому свою незаменимость, в настоящий моментнаходившуюся под большим сомнением в связи с оплошностью Феликса Станиславовичапо части взятки.

— Рассудите сами, Матвей Бенционович. —Лагранж снял перышко с рукава товарища прокурора. — Связь ночного убийства свечерним скандалом очевидна. Так?

— Допустим.

— На суаре у Олимпиады Савельевны, не считаядам, присутствовали десять человек. Ну, господина синодального инспектора ипредводителя дворянства мы пропустим, потому что высокого полета птицы, опятьже и мотивы не просматриваются. Далее со стороны усопшего были приглашены:управляющий Ширяев, князь Телианов, купец первой гильдии Сытников и помещикКраснов. Со стороны хозяйки — директор гимназии Сонин, присяжный поверенныйКлейст и архитектор Брандт. Еще Владимир Львович привел с собой своегосекретаря Спасенного.

— Допустим, — повторил Бердичевский, быстростроча карандашиком. — И подозреваете вы, конечно, в первую голову Ширяева, аво вторую Телианова?