Поспешим успокоить читателя. Сестра вовсе небыла обижена. Она просто стояла и смотрела в окно, потому что там как раз намечалось— а собственно, уже и началось — происшествие, о котором было упомянуто чутьвыше.

Площадь, на которую выходили окна окружногосуда, в этот предвечерний час почти совсем опустела. У фонаря ленивоперебрехивались две дворняжки, через лужу на одной ножке скакал мальчишка всуконной чуйке и смазных сапогах. Но с дальнего конца, где в площадь вливаетсяМалая Купеческая, доносился звонкий цокот копыт по булыжнику, грохот колес,звяканье сбруи. Весь этот шум резво приближался, и вскоре уже можно было рассмотретьвзмыленную пару сивопегих лошадок, тащивших за собой рессорную коляску. Наоблучке, размахивая кнутом, стоял запыленный монах в черной, развевающейся поветру рясе, но простоволосый, так что его длинные космы совсем растрепались, апотом стало видно, что у странного возницы весь лоб в крови и до невозможностивыпученные глаза. Немногочисленные прохожие, завидев этакую картину, так изастывали на месте.

Приблизившись к зданию суда, монах натянулвожжи, останавливая разогнавшихся лошадей, соскочил наземь и крикнул Пелагии…

Впрочем, не станем пересказывать, что именнопрокричал вестник, потому что это будет уже начало совсем другой истории, ещеболее диковинной, чем история про белого бульдога.

Пелагия быстро обернулась к преосвященному.Митрофаний не видел странного монаха и не слышал его крика, однако сразупочувствовал неладное. Мягко, но решительно отстранил корреспондента и…