Последним подошел Бубенцов. С видом знатока,склонив голову набок, рассмотрел триптих. Усмехаясь, спросил:

— Кто сия нимфа?

Аркадий Сергеевич встрепенулся, небрежномахнул рукой:

— Так, одна из местных жительниц. Мила, неправда ли?

В этот миг сзади раздался громкий, насмешливыйголос:

— Что это вы, господа, там разглядываете?Верно, какой-нибудь шедевр?

В дверях стояла Наина Георгиевна, невыразимопрекрасная в белом, перехваченном широким алым поясом платье, в бархатной шляпес вуалью, сквозь которую мерцали огромные черные глаза.

Получалось, что главный скандал еще впереди.

— Явились-таки! — выкрикнул Аркадий Сергеевич,делая шаг ей навстречу. — Поздно! Или думали, я шутки шучу?

— Я нарочно, — ответила она, приближаясь ксобравшимся. — Любопытно было проверить, какие в вас черти сидят.

С нарочитой медлительностью она обошлапейзажную часть выставки, у одного не особенно примечательного этюдика дажезадержалась — вероятно, чтобы поинтересничать. Наконец добралась до кучки,столпившейся возле триптиха. Все поспешно раздвинулись, пропуская ее вперед.

Пока Телианова смотрела на крамольныефотографии, было очень тихо. Полина Андреевна заметила, что некоторые сособенным интересом изучают сзади линию шеи опасной барышни и сравнивают снатурщицей, изображенной de derriere[7]. Выходило похоже, и даже очень.

Наконец Наина Георгиевна обернулась, и сталозаметно, что первоначальной бравады у нее поубавилось, а глаза под тонкойсеткой заблестели как-то уж чересчур ярко — не от слез ли?

— А при чем здесь лукоморье? — громко сказалКирилл Нифонтович Краснов, очевидно, желая сгладить остроту момента. — Это мотивиз Пушкина, «Руслан и Людмила»?

— Точно так, — ответил Поджио, глядявоспаленными глазами на Наину Георгиевну.

— Так это вы русалку представили, вот оно что!«Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит».

Раздвинув красные губы в безжалостной улыбке,Аркадий Сергеевич протянул:

— Возможно. Или оттуда же из «Руслана»,другое… — И прибавил, чеканя каждое слово: — «Ах, витязь, то была Наина».

Без единого слова (и это было самое страшное)Степан Трофимович кинулся к своему однокашнику и бешено ударил его кулаком полицу, так что художника отшвырнуло к стенке, а из разбитого рта на бородухлынула кровь.

— Степан, ты что?! — в ужасе вскричал ПетрГеоргиевич, обхватывая Ширяева сзади за плечи. — Что с тобой? — И вдругсообразил: — Ты подумал, что это Наина?!

Далее началась сцена решительно безобразная.Несколько мужчин удерживали Степана Трофимовича, который вырывался и ничего приэтом не говорил, только хрипел. Петр Георгиевич, закрывшись руками, рыдал в голос.Поджио же, похожий со своим окровавленным ртом на вурдалака, наоборот,захлебывался не то кашлем, не то истерическим хохотом.

Наина Георгиевна вдруг резко повернулась кБубенцову, с беззаботной улыбкой наблюдавшему за баталией, и спросила звенящимголосом:

— Что, весело вам?

— А то нет, — негромко ответил он.

— Князь Тьмы, — прошептала Наина Георгиевна,испуганно от него отшатнувшись, и еще тише присовокупила непонятное: — Князь икняжна, как сошлось-то…

И, не дожидаясь окончания противоборства,опрометью бросилась вон.

— Госпожа Телианова не вполне овладелаискусством покидать сцену, иронически заметил Владимир Львович, обращаясь кхозяйке. — Просто выйти у нее никак не получается, беспременно выбежать.

Олимпиада Савельевна глядела победоноснойНикой — суаре превзошел все ее ожидания.

— Полноте, господа! — громко провозгласилаона. — Право, что за ребячество. Это всё шампанское виновато. Приходите завтрана широкое открытие. Думаю, будет интересно.

Только назавтра никакого широкого открытия непроизошло, потому что открывать стало нечего. И некому.

Но по порядку, по порядку, ибо здесь имеетзначение всякая, хоть бы на первый взгляд и совершенно незначительная деталь.

Когда в половине десятого утра АркадийСергеевич не вышел к завтраку, Олимпиада Савельевна поначалу ничего такого неподумала, потому что столичный гость, как и следует представителю вольнойпрофессии, пунктуальностью не отличался. Однако спустя четверть часа, когдаомлет больше ждать не мог, послали лакея. Тот прошел через двор и улицу, таккак иначе в обособленное крыло попасть было невозможно, позвонил в колокольчик,потом для верности еще и постучал — никакого ответа.

Тогда почтмейстерша забеспокоилась, не сталоли Аркадию Сергеевичу дурно после вчерашних переживаний и весьма ощутимойоплеухи, полученной от Степана Трофимовича Ширяева. Лакей был отряжен во второйраз, уже с ключом. Ключ, впрочем, не понадобился, так как Поджио по обычнойсвоей рассеянности оставил замок незапертым. Посланец проник внутрь и черезкраткие мгновения огласил дом истошными криками.

* * *

Тут надобно пояснить, что смертоубийства внашем городе в последние годы стали крайне редки. Собственно, в предыдущий разтакой грех приключился позапрошлым летом, когда двое ломовых извозчиковповздорили из-за одной рыночной карменситы, и один слишком азартно ударилдругого поленом по голове. А перед тем убийство было лет пять назад, и опять непо злодейскому умыслу, но от любви: двое гимназистов шестого класса вздумалистреляться на дуэли. Кто-то там из них, теперь уж не разберешь кто, перехватиллюбовное письмо, адресованное хорошенькой дочке нашего городского архивариусаБеневоленского. Пистолетов у мальчишек не было, стреляли они из охотничьихружей, и оба легли наповал. О той истории писали все газеты, хотя, конечно, ине столь шумно, как о нынешнем зытяцком деле. А бедную девочку, ставшуюневольной причиной двойного убийства, отец навсегда переправил из Заволжска кродственникам в какую-то отдаленную губернию, чуть ли не в самый Владивосток.