— Не так быстро, — упоенно улыбнулся ФеликсСтаниславович. — На первом круге приближения я не склонен сужать количествоподозреваемых. Взять хотя бы дам. Княжна Телианова — главная мишень вчерашнегоскандала. Если и не убивала сама, то могла быть вдохновительницей илисоучастницей, о чем я еще скажу. Теперь госпожа Лисицына, Пелагия замерла, недо конца сложив карточку с обнаженной на песке.

— Очень необычная особа. Непонятно, что она,собственно, столько времени делает в Заволжске. Я выяснял — вроде бы приехалапроведать свою сестру-монахиню. Так что ж тогда по балам и салонам шпацировать?Всюду-то она бывает, все ее знают. Бойка, кокетлива, кружит мужчинам головы. Повсем приметам — авантюристка.

Бердичевский смущенно покосился на Пелагию, нота, похоже, уже не слушала — сосредоточенно возилась со своими обрывками.

— Нынче с утра послал телеграфный запрос в департамент— не проходила ли Полина Андреевна Лисицына по какому-нибудь делу? И что выдумаете? Проходила, причем трижды! Третьего года в Перми, по делу об убийствесхимника Пафнутия. В прошлый год в Казани, по делу о похищении чудотворнойиконы, и еще в Самаре, по делу о крушении парохода «Святогор». Все три разавыступала на процессах свидетельницей. Каково?

Бердичевский вновь поглядел на монахиню, ужене со смущением, а вопросительно.

— Да, любопытно, — признал он. — Но мы ужевыяснили, что женщина такого убийства совершить не могла.

— И все же Лисицына чертовски подозрительна.Ну да Бог с ней, разберемся. А теперь перейдем к подозреваемым первой степени,то есть к тем, кто давно знаком с Поджио и имел или мог иметь основания егоненавидеть. — Лагранж поднял указательный палец. — Первый, конечно, Ширяев.Влюблен в Телианову до безумия, пытался убить Поджио прямо там, на вернисаже,безо всяких ухищрений — еле оттащили. Второй — брат, Петр Телианов. —Полицмейстер поднял и средний палец. — Тут вероятно еще и ущемленное самолюбие.Телианов позднее всех понял, что его сестре нанесено оскорбление, и тем самымвыставил себя то ли дураком, то ли трусом. Неуравновешенный молодой человек,дурных склонностей. Состоит под гласным надзором, а я эту нигилистическуюпублику почитаю способной на любую мерзость. Если уж на государственные устоизамахнулся, то что для такого жизнь одного человека? А тут в некотором родедаже извинительно вступился за честь сестры. Но и это еще не все. — К двумпальцам присоединился третий, безымянный — правда, полусогнутый. — Сытников.Скрытный господин, но тоже со страстями. По имеющимся у меня сведениям, весьманеравнодушен к чарам Телиановой. Вот вам и мотив — ревность к более удачливомусопернику. Донат Абрамович сам разбойничать в ночи не пойдет, сочтет нижесвоего достоинства, а вот кого-то из своих молодцов подослать, пожалуй, мог бы.У него все работники сплошь из староверов. Бородатые, угрюмые, на властьволками смотрят. — Феликсу Станиславовичу идея про убийц-староверов, кажется,пришлась по вкусу. — А что, и очень запросто. Надо будет Владимиру Львовичудоложить…

— А кстати уж про Владимира Львовича, — сневинным видом заметил Бердичевский. — Там ведь тоже не всё ясно. Поговаривают,что Телианова бросила Поджио не просто так, а ради Бубенцова.

— Ерунда, — махнул рукой с растопыреннымипальцами полицмейстер. Бабьи сплетни. То есть Телианова по Владимиру Львовичу,может, и сохнет. Ничего удивительного — мужчина он особенный. Но сам ВладимирЛьвович к ней совершенно равнодушен. Да даже если меж ними и было что прежде. Вчем мотив-то? Ревновать любовницу, которой нисколько не дорожишь и от которойне знаешь как отвязаться? Пойти из-за этого на убийство? Так, МатвейБенционович, не бывает-с.

Приходилось признать, что Лагранж прав.

— Что же мы будем делать? — спросилБердичевский.

— Полагаю, для начала недурно бы хорошенькодопросить всех троих…

Полицмейстер не договорил — заметил, что сбокучуть в сторонке стоит монахиня. Клочки фотографий, аккуратно собранных вквадраты, лежали на полу вдоль стен.

— Что вы здесь все шныряете? — раздраженновоскликнул Феликс Станиславович. — Убрали и идите себе. А еще лучше выметитеотсюда весь этот сор.

Пелагия молча поклонилась и поднялась вбельэтаж. Полицейские чиновники, проводившие осмотр, сидели в лаборатории икурили папиросы.

— Что, сестричка-невеличка? — весело спросилдавешний, с помятым лицом. — Или обронили что?

Монахиня увидела, что стеклянных осколков наполу уже нет — собраны и разложены, совсем как фотографии в салоне. Проследивза направлением ее взгляда, весельчак заметил:

— Там такие есть, что вам смотреть никак нерекомендуется. Веселый был господин, этот самый Поджио. Жалко, теперь уж невосстановишь.

Пелагия спросила:

— Скажите, сударь, а есть ли здесь пластина снаклейкой «Дождливое утро»?

Сыщик улыбаться перестал, удивленно поднялброви.

— Странно, сестрица, что вы спросили. Тут вперечне «Дождливое утро» есть, а пластины мы не нашли. Ни кусочка. Видно, он еюнедоволен остался и решил выбросить. А что вы про это знаете?

Пелагия молчала, сдвинув рыжие брови. Думала.

— Так что с этим самым «Дождливым утром»? — неотставал мятый.

— Не мешайте, сын мой, я молюсь, — рассеянноответила ему инокиня, повернулась и пошла вниз.

Дело в том, что в салоне не хватало фотографииименно с этим названием. Все собранные из обрывков картины совпадали составшимися на стенах подписями — даже те три, с обнаженной незнакомкой, из-закоторых произошел скандал. Но от снимка со скромным названием «Дождливое утро»не обнаружилось ни единого, даже самого маленького фрагмента.

— …И все-таки Бубенцова тоже следуетдопросить! — услышала она, входя в салон.

Матвей Бенционович и Феликс Станиславович,похоже, никак не могли договориться о круге подозреваемых.

— Оскорбить такого человека сомнением!Одумайтесь, господин Бердичевский! Конечно, я всецело в вашей власти, но… Нучто тебе еще?! рявкнул полицмейстер на Пелагию.

— Собрать бы здесь всех, кто вчера был, дапомолиться вместе за упокой души новопреставленного раба Божия, — сказала она,кротко глядя на него лучистыми карими глазами. — Глядишь, изверг бы и покаялся.

— Марш отсюда! — гаркнул Лагранж. — Зачем вытолько ее сюда привезли!

Матвей Бенционович незаметно кивнул Пелагии ивзял полицмейстера за локоть.