Примерно около двух часов дня я добрался доровного асфальтового покрытия 41-го хайвея, южнее Бейсс Лейк. Я крутил ручкурадио, пытаясь поймать информационные сообщения, и, проскочив закусочную схот-догами, заметил два байка outlaws, подозрительно припаркованных у дороги. Якруто развернулся, остановился рядом с байками и обнаружил Пузо и Канюка,пытающихся вникнуть в суть «Приказа о сдерживании». Канюк, бывший членотделения в Берду, является Ангелом Ада руководящего состава. Он представляетсобой довольно странную, причудливую смесь угроз, непристойностей, изящества иискреннего недоверия ко всему, что движется. Он всегда поворачивается спиной кфотографам и считает, что все журналисты – агенты Главного Копа, живущего впентхаусе на другой стороне некоего бездонного крепостного рва, который никогдане пересечет ни один Ангел Ада, разве что только в качестве заключенного… Аесли и пересечет, то лишь за тем, чтобы ему отрубили руки в назидание всемостальным. Канюк изумительно последователен. Он – дикобраз среди людей, и егоиглы всегда топорщатся. Если он выиграет новую машину по лотерейному билету,купленному на его имя какой-нибудь случайной подружкой, то может усмотреть вэтом скрытый подвох дескать, его пытаются наебать и лишить водительских прав.Он обвинит девушку в том, что она – подосланная сука, изобьет организаторалотереи до потери сознания и сплавит машину за пятьсот таблеток секонала иэлектродубинку для скота с позолоченной рукояткой.

Лично мне Канюк нравится, но я никогда невстречал кого-нибудь вне тусовки Ангелов, кто бы считал, что он заслуживаетчего-либо лучшего, нежели двенадцати часов сплошного измывательства илизуботычин и ударов чем-нибудь тяжелым.

Однажды утром, когда Мюррей искал материалы,чтобы сделать статью для Post, я заверил его, что можно совершенно спокойноотправиться в дом Баргера в Окленде и взять там интервью. Сказав это, яблагополучно завалился спать. Проходит всего несколько часов, как у меня надухом трезвонит телефон, и я снова слышу голос Мюррея, который просто не помнитсебя от ярости. По его словам, он спокойно беседовал с Баргером, когда к немувнезапно пристал какой-то психопат с бешеными глазами, потрясавший сучковатойпалкой перед его носом и кричавший: «А ты кто такой, твою мать?». Мюррей описалмне внешность этого психа – ни на одного из моих знакомых Ангелов тот похож небыл. Пришлось звонить Сонни и спрашивать, что же случилось. «Ох, черт, да этоже был просто Канюк, – ответил тот с усмешкой. – Ты же знаешь его какоблупленного».

Еще бы! Любой, кто хоть раз встречал Канюка,знает его как облупленного. Мюррею потребовалось несколько часов, чтобы успокоитьсяпосле знакомства с ним, но, спустя несколько недель, после весьма мучительныхразмышлений, и находясь на расстоянии в три тысячи миль от Окленда, он описалэтот инцидент. По его рассказу здорово чувствовалось, что журналист все ещеобижен и оскорблен.

«Мы говорили довольно вежливо около получаса,вдруг Баргер усмехнулся и сказал: „Что ж, никто никогда не написал о нас ничегохорошего, но и мы ведь со своей стороны никогда не делали ничего хорошего,чтобы об этом написать“. Однако компанейская атмосфера беседы резко изменилась,когда четверо или пятеро других Ангелов (в том числе и Тайни, огромныйдержиморда отделения) остановились рядом с домом, зашли внутрь и присоединилиськ нашему разговору.. Один из них, угрюмый молодой парень с черной бородой, покличке Канюк, щеголял в мягкой шляпе с плоской круглой тульей и загнутымикверху полями и забавлялся с палкой, которую он где-то подобрал; он говорил иодновременно ею размахивал , время от времени тыкая этой штуковиной в меня. Мнепришла в голову мысль, что ему очень хотелось бы отделать ею кого-то. В комнатея был единственным кандидатом на такую „отделку“. Я был уверен, что Баргер идругие Ангелы не собираются цепляться ко мне, но понимал, что если Канюкпримется орудовать своей палкой, то я не смогу ни на кого положиться и его неостановят, пока он мне что-нибудь не сломает. Сопротивляться было бы чудовищнойглупостью, потому что тогда, согласно „Кодексу Чести Ангелов“, все должны былибы вступиться за старину Канюка, и от меня в этом случае не осталось бы имокрого места. Я чувствовал, что атмосфера в комнате становится все болеетяжелой и угрожающей… и я плавно закруглил разговор, не подавая вида, чтонапуган и поспешно удираю, попрощался с Сонни и вальяжным прогулочным шагомвышел из дома. Поведи я себя по-другому, может быть, сейчас некому было бырассказывать эту историю».

Я процитировал Мюррея, потому что его словакак бы уравновешивают чаши весов. Его взгляд на будущее Ангелов в корнеотличается от моего. Канюк действительно оказался единственным, кто пихнул его.От вида остальных у него только мурашки пробежали по коже. Сам фактсуществования таких людей был оскорблением всего, что Мюррей считал порядочными благопристойным. Он, должно быть, по-своему прав, и, в известном смысле, янадеюсь, что он все-таки прав. Так как эту правоту можно было бы присовокупитьк тому чувству удовлетворения, которое я иногда испытывал, временами соглашаясьс Мюрреем. Речь

как-никак шла о смысле культуры и старомоднойцельности и основательности… Да, бывает, я и сам начинаю думать, как он.

На самом деле Канюк не так уж опасен. Онобладает тонким драматическим чутьем и вкусом, выбирая весьма эксцентричныеприкиды. Та шляпа, которую упоминает Мюррей, – дорогая соломенная панама сбольшим ярким головным платком из шелка. Они продаются по восемнадцать долларовв лучших магазинах в Сан-Хуане, и их носят американские бизнесмены на островахвсего Карибского бассейна. Палка Канюка, которая Мюррею показалась какой-тодубиной, – неотъемлемая часть его имиджа. Как и Зорро, Канюк – «моднаякартинка» Ангелов. Если не считать его «цвета» и опрятную, аккуратноподстриженную черную бороду, он выглядит почти как выпускник колледжа. Емуоколо тридцати, он высок, жилист и умен. Днем с ним можно запросто шутить иболтать, но к заходу солнца он начинает закидываться секоналом, который влияетна него, в общем и целом, так же, как полнолуние влияет на оборотня. Взгляд егостановится мутным, он рычит, якобы подпевая музыкальному автомату, судорожносжимает кулаки и шатается вокруг дома, пребывая в злобном унынии. К полуночи онстановится по-настоящему опасен – шаровая молния в человеческом обличье,ищущая, в кого бы ударить.

Моя первая встреча с Канюком произошла как разу этой забегаловки с хот-догами, рядом с Бейсс Лейк. Он и Пузо сидели за столомво внутреннем дворике, ломая голову над пятистраничным документом, которыйпопал им в руки за несколько минут до моего появления.

– Они устроили заграждение уКоурсголд, – заметил Пузо. – Любой, кто проезжает его, получает вот такиефишки, а еще они тебя фотографируют, когда вручают тебе эту филькину грамоту.

– Вот грязный сукин сын! – вдругвыдал Канюк.

– Кто? – спросил я.

– Линч, этот мудак. Это его работа. Хотелбы я вцепиться в рожу этому пакостному подонку-говноеду.