что поляки, вдохновившись нашим примером, тоже возьмутся за оружие и восстанут против оккупантов, это зрелище должно было развеять все иллюзии.

К воротам гетто подъехал черный лимузин. Из лимузина выскочил шофер-рядовой и открыл заднюю дверь, откуда показался могучего сложения человек в форме офицера СС. Великан натянул кожаные перчатки, словно не желал пачкать руки.

Амос попросил:

– А дай-ка бинокль.

Я протянула бинокль ему.

– Генерал-лейтенант Штроп.

Значит, главнокомандующий войсками СС в Варшаве приехал лично руководить операцией. Имя его было Юрген, но поговаривали, что при рождении его назвали Йозеф. Он так ненавидел евреев, что два года назад официально сменил имя.

Никогда я раньше не видела человека из ближнего круга Гитлера, Гиммлера или Геббельса. Пару месяцев назад Гиммлер приезжал в гетто, но мы знали об этом только по слухам. Своими глазами его видели лишь несколько евреев из трофейной команды – увы, ни у кого из них не хватило смелости расправиться с демоном.

Четверо солдат притащили тяжелый дубовый стол и поставили его перед Штропом. Другой солдат принес стул, за ним прибежал еще один – с писчими принадлежностями. Генерал-лейтенант расположился за столом, очевидно, намереваясь оттуда руководить операцией.

Амос шагнул к выходу с балкона.

– Ты куда? – удивилась я. – Наш пост здесь.

– Уже нет, – ухмыльнулся Амос и исчез.

Меня это не просто задело – разозлило. Я-то думала, мы будем драться бок о бок на этом балконе и, возможно, тут и примем смерть. А Амос вдруг настолько возбудился, что убежал, даже не попрощавшись.

Я поколебалась: идти за ним или нет? Впрочем, что за вопрос.

На пороге квартиры дорогу мне преградила Эсфирь. Она осведомилась:

– Вы почему покидаете пост?

– Задаюсь тем же вопросом, – ответила я и попросту отодвинула ее в сторону.

59

Через полчаса генерал-лейтенант Штроп приказал атаковать гетто. На этот раз немцы натащили матрасов, на которых когда-то спали обитатели гетто, соорудили баррикаду и из-за нее принялись палить по нам. Мы с Амосом и другими бойцами лежали на крыше и отстреливались. Я так и не поняла, почему он так сюда рвался, но вопросов не задавала. Вообще никаких. Ни другим, ни себе. Я стреляю, в меня стреляют – раздумывать некогда. Во мне бурлил адреналин.

В немцев полетели коктейли Молотова. Матрасы загорелись, атакующие лишились укрытия, и мы открыли по ним огонь.

Тогда с польской стороны нас стали обстреливать танки, однако – как Амос и предсказывал – били мимо. А я думала про себя: сверхчеловеки так нас боятся, что даже в цель попасть не могут.

Вдруг Амос вскочил и подбежал к товарищам, метавшим бутылки с зажигательной смесью. Немцы внизу, как и накануне, укрывались в подъездах и оттуда палили без роздыху. В отличие от нас, им не нужно экономить патроны.

Амос схватил коктейль Молотова, разбежался и метнул бутылку так далеко, как только мог. Не в немцев, не в танк, а в направлении эсэсовского начальника Штропа, стоявшего за своим ломберным столиком, который так нелепо выглядел посреди бойни. Так вот зачем Амос побежал на крышу! Он хотел лично убить вражеского командира.

Коктейль взорвался в двадцати метрах от генерал-лейтенанта Штропа – тот даже не вздрогнул.

Замахнувшись еще сильнее, Амос швырнул вторую бутылку. Жажда мести придала ему силу спортсмена-олимпийца. На этот раз бутылка не долетела до Штропа метров десять. Тут великан эсэсовец все-таки напрягся. Рявкнул что-то своим подчиненным – наверняка велел зачистить крышу, с которой летят коктейли. Но за грохотом взрывов его, похоже, никто не услышал.

Забыв стрелять, я завороженно смотрела на Амоса, который разбежался и запустил третий коктейль Молотова еще дальше, чем предыдущие. Бутылка взорвалась в непосредственной близости от Штропа. Эсэсовец вздрогнул от испуга, но попытался совладать с собой. Останется ли он за своим столом? Ему же надо демонстрировать солдатам бесстрашие и непоколебимость; а если он сбежит, как это подействует на его людей?

Однако рядом с ним пылал огонь, и, хотя он не видел Амоса, который уже готовился к четвертому броску, у генерал-лейтенанта стало подгорать в самом прямом смысле слова. Поспешно, хоть и стараясь демонстрировать напускное хладнокровие, он отошел от ломберного столика подальше. Пара секунд – и столик вспыхнул.

Амос издал торжествующий клич, я тоже закричала от радости. Пусть в Штропа он не попал, но для немцев этот пылающий столик – унижение похлеще, чем пылающий танк.

В этот момент с балкона донесся крик Рыжика Бена:

– Дом горит! Дом горит!

Солдаты с улицы забросали зажигательными гранатами вход, и языки пламени уже вырывались из лопнувших окон первого этажа.

– Здесь оставаться нельзя, – сказал Амос, и все признали его правоту. Бессмысленно дожидаться, пока огонь доберется до нас. Надо уходить и искать новую позицию, где мы сможем продолжить бой.

Мы бросились с крыши на лестницу. Разумеется, путь через парадную дверь отрезан. Даже в том маловероятном случае, если нам удастся прорваться сквозь огонь, который уже перекинулся на второй этаж, на улице нас перебьют немцы. Но боевая группа Рахили приготовила путь к отступлению. Через чердак мы рассчитывали перебраться в дом 6 по улице Генся и там продолжить бой. Рахиль уже выслала вперед разведчика – проверить, свободен ли путь.

Но путь оказался не свободен.

Разведчик по имени Ави, раньше служивший в еврейской полиции, но перешедший на сторону Сопротивления, когда стали отправляться первые поезда в Треблинку, – почему же у моего брата не хватило мужества поступить так же? – стоял перед нами, весь взмокший, и в отчаянии дергал свою огненно-рыжую бороду:

– На Генся, 6 немцы!

Мы в ужасе переглянулись. Пламя пожирало лестницу, ступенька за ступенькой, а деваться нам было некуда.

Рахиль единственная из нас сохраняла спокойствие.

– Ты, – она указала на Ави, – и ты, – она кивнула Рыжику Бену, – ищите другие пути отхода.

В огне она выбрала двоих рыжих – конечно, вряд ли сознательно. Парни помчались на поиски, а мы остались ждать на темном чердаке. Жар был такой, что пот катился градом, дым забивал легкие. Мы выбили слуховое окошко, но это не помогло. Наоборот – дым стало затягивать еще и снаружи. Все кашляли, и я в страхе пробормотала:

– Мы тут задохнемся и сгорим!

Амос взял меня за плечи. Но вместо того, чтобы утешить, встряхнул как следует и гаркнул:

– Не смей так говорить!

Он, конечно, прав. Надо взять себя в руки, нечего заражать своей паникой остальных. Тут как раз вернулся Ави.

– Ну? – осведомилась Рахиль.

– Ничего, – удрученно ответил он. – Выхода нет.

Но как же тяжело взять себя в руки, когда тебе суждено вот-вот погибнуть в огне…

Дым с каждой секундой становился все гуще. Глаза слезились. Но Рыжик Бен пока не вернулся, а значит, последняя надежда еще не умерла.

Кругом многие кашляли, и я тоже. Хрипел даже Амос, который изо всех сил старался не показывать слабости.

Огонь стал прорываться сверху, сквозь балки перекрытий. Похоже, крышу немцы тоже забросали зажигательными гранатами. С потолка сыпались горящие головешки. Но никто не кричал, хотя крик застрял в каждом горле. Все держали себя в руках. Даже когда под ногами начал прогибаться пол.

– Смотрите! – крикнула Эсфирь.

Через слуховое окошко мы увидели в доме напротив эсэсовцев. Не колеблясь ни секунды, Эсфирь, Рахиль и Ави, стоявшие у самого окна, открыли по немцам огонь. Те наугад сделали несколько ответных выстрелов и бросились прочь. Перестрелка ненадолго отвлекла нас от мыслей об огненной ловушке.

Ворвался Рыжик Бен:

– Кажется, я нашел проход на Налевки, 37!

– Кажется? – спросила Рахиль и закашлялась.

– До конца я не полез. Времени в обрез.

– Лучше так, чем подохнуть здесь! – сказала Рахиль.

Мы перебрались с чердака на лестницу, которую уже затянуло дымом настолько, что разглядеть там что-либо было невозможно, а сделать вдох и подавно. Оттуда – в другое чердачное помещение, в стене которого, общей со стеной соседнего дома, и впрямь зияла щель. Не рукотворная – попросту изъян постройки. И такая узкая, что мне показалось: ни за что нам сквозь нее протиснуться. Но повстанцы стали исчезать в расщелине – один, другой, третий… Когда очередь дошла до меня, я застряла. Уперлась плечом и ни с места. Меня охватила паника. Я закричала:

– Я не хочу… не хочу!..

– И не надо! – рявкнул Амос и толкнул меня. Мне показалось, что плечо сейчас выскочит из сустава, но в следующий миг я уже была на соседнем чердаке. Здесь тоже висел дым – эсэсовцы и этот дом подожгли.

Мы пробирались на ощупь, почти ничего не разбирая перед собой, стараясь задерживать дыхание, чтобы дым не разъедал легкие. Сквозь другую расщелину мы попали на чердак следующего дома. До него пламя еще не добралось. Но рано или поздно огонь перекинется и на это здание, поэтому оставаться тут небезопасно.

Через люк мы вылезли на крышу. По-пластунски – чтобы не становиться мишенью для немцев – переползли на крышу другого дома, а оттуда перепрыгнули на крышу следующего.

– Где-то здесь должно быть убежище, – сказал Ави.

Мы в ЖОБ не придавали сооружению убежищ большого значения. Пока гражданские