– Эй, ты чего? – возмущенно, но без осуждения уставилась на него Ася.

Она лежала на боку, но перевернулась на спину, одной рукой прикрыв грудь, другой – тонкую полоску растительности внизу живота.

– Ты где была?

– Здесь я была!.. Одеяло отдай, извращенец!

Павельев шлепнул себя ладонью по голове и укрыл Асю:

– Не было тебя здесь!

– Ага, давай, еще что-нибудь придумай!..

– Дура ты!

Он резко повернулся к ней спиной и шагнул к двери.

– Стоять! – под звук разжимающегося матраса скомандовала женщина.

Он остановился, но не повернулся к ней. Неслышно было, чтобы она одевалась, а смотреть он на нее боялся. Вернее, не хотел, чтобы Ася снова назвала его извращенцем.

– Ты зачем дурой меня обозвал? – без вызова, ласкающим слух голосом спросила женщина.

– А зачем ты меня дуришь?

– А скучно вдруг стало, решила поиграть с тобой… И не надо меня больше дурой называть…

Она вдруг подошла к Юре, обняла сзади, прижившись к его спине оголенной грудью. Но Павельев ничего не испытал. Ася провела рукой по его груди, опустила ее до пупка. И снова безрезультатно.

– Мокрый ты, – ласково сказала женщина.

– Дождь на улице, я по двору ходил, тебя искал.

– Нашел?

– Вроде бы да.

– Ты рад этому?

– А ты как думаешь?

– Тебе страшно было без меня остаться?

– Э-э…

– Страшно. Я знаю, что страшно… Но ты не бойся, я не убегу. Я всегда буду с тобой… Сними рубашку, тебе надо ее просушить…

Ася сняла с Юры рубашку, стала расстегивать ремень на джинсах.

– Не надо.

Он не хотел, чтобы она видела его протез, и Ася это поняла.

– Я хочу посмотреть, какой он у тебя.

А может, она имела в виду что-то другое?.. От этой мысли в Павельеве пробудилось желание, и он вместе с Асей упал в ее постель. Но дело не двинулось с мертвой точки. Ему стало стыдно за себя.

– Ничего, это не страшно. Это совсем не страшно, – сказала Ася, крепко прижалась к нему и затихла.

И так вдруг уютно стало на душе. Хотя и не спокойно. Ведь у женщины на языке может быть одно, а на уме другое. Может, Ася успокаивает его, а в душе презрительно смеется… Но нет, не чувствует он в ней коварства. Такое ощущение, что душой она с ним говорит, а не языком.

– Главное, чтобы мужик был рядом. Крепкий мужик должен быть, сильным… Это я о тебе. – Женщина с душевной улыбкой заглянула ему в глаза. – И еще мужик должен быть беззащитным…

– А это ты про кого?

– Я хочу, чтобы ты был передо мной беззащитным.

– Ну, если перед тобой…

Он вдруг почувствовал, что пьянеет. Без вина пьянеет.

– Никогда не был перед женщинами беззащитным. Всегда их в страхе держал… И даже обижал… Очень сильно обижал…

Ну вот, и язык развязался.

– Ты? Очень сильно женщин обижал? Не верю.

– Я очень жестоким был… Очень-очень. Самому за себя противно… Может, я за это и наказан, – хлопнул он себя по культе. – И ногу потерял, и все остальное. Может, оно и правильно… А ведь это Егор твой виноват. Он должен был жгут снять, а не снял… Но ведь он тоже наказан? Его нет, а ты со мной… Только я не знаю, хорошо это или плохо.

– А почему это может быть плохо?

– Потому что ты можешь меня предать.

– Ну, еще могу…

– Что значит, еще?

– Мы же еще никто друг другу. Но если ты скажешь, что хочешь со мной жить, я буду твоей. Потому что сама хочу с тобой жить…

– Я хочу быть с тобой.

– Очень хорошо. Сегодня вечером накроем стол, сыграем гражданскую свадьбу. На законную жену я не претендую. Мне и так хорошо…

– Ну, я бы на тебе по всем законам женился, – понесло Павельева.

– И как ты это себе представляешь? Паспорта в загс понесем, а там ориентировка на меня. Здрасьте – приехали.

– Потом распишемся. Когда я освобожусь.

– Откуда ты освободишься? – недоуменно глянула на него Ася.

– Из мест не столь отдаленных… Я же с тобой был, когда твой бывший тебя отравить хотел. Я же видел, как он тебе в чашку что-то подмешал. Я решил, что это яд, незаметно поменял чашки, он дуба дал…

– Но тебя же там не было! – Ася взбудораженно смотрела на Юру.

– А кто докажет?

– Ну, я не знаю. Отпечатки какие-то должны быть…

– А руки у меня мерзнут, поэтому я в перчатках хожу…

– Да ладно тебе! – С натянутой игривостью Ася легонько толкнула Павельева в плечо.

– Что ладно? Нормально все. Мне много не дадут. Я же не мог точно знать, что в чашке отрава? Не мог. Может, Толик просто сахарку добавить решил, а я просто перестраховался. Если бы я хотел его убить, но у меня таких мыслей не было. Ну, припишут неумышленное убийство, за это дадут года два-три… Я же раньше как думал, когда сидел. Вот отсижу, вернусь и такого жару бабам задам… А в этот раз я о тебе думать буду. Домой вернусь, а там ты меня ждешь, эта мысль меня греть будет…

– А если не буду ждать?

Павельев закрыл заслезившиеся вдруг глаза. Открыл душу и получил плевок. Что ж, сам виноват.

– Если я сама сяду?

– За что?

– Ну, не знаю… Егора убили, а я как бы соучастница…

– Ты же не заставляла его убивать?

– Нет, конечно… А еще я с деньгами скрыться пыталась. Я же их в полицию должна была сдать.

– Не было никаких денег. Не было!

– Да их и так нет…

Юра хотел сказать, что деньги есть, и ему с них причитается доля, как вдруг залаял Тамерлан. Учуял пес, что к дому кто-то подъехал, но тут же успокоился, признав своего. Уж не Макс ли это пожаловал?

Павельев поднялся, подошел к окну и увидел стоящий за воротами внедорожник «Мерседес», возле которого стоял, оглядываясь по сторонам, Макс. То ли каких-то людей он боялся, то ли дождь его пугал, который стих, но мог начаться снова.

Юра спустился вниз, открыл ворота, пожал брату руку, обнял его, как водится в таких случаях.

Макс быстро и мелкими порциями втянул в нос воздух.

– Что-то духами женскими от тебя пахнет. Или показалось?

– Может, показалось, может, нет?

– Ася где?

– В доме.

– А почему не в подвале?

– Я что, оправдываться перед тобой должен? – покосился на брата Юра.