ударилась. – Неубедительным жестом Айрис схватилась за правую руку. Все продолжили уборку.

Прошло минут пять.

– Смотрите, – прошептала Стелла.

– Что? – крикнула Юко с другого конца комнаты.

– Да тихо ты! – Стелла жестом подозвала их к стойке, где стояла сама, и кивнула в угол комнаты, под потолком. – Смотрите, – еле слышно прошептала она. – Эта камера не записывает. Дисплей выключен. Черный вместо красного. И вон та тоже. – Стелла указала на следующую камеру.

– Я тоже видела выключенные, – подтвердила Юко. – В коридорах и в гостиной.

– Чего нам тогда шептаться? Если камеры неисправны, то и микрофоны, видимо, тоже.

– Не знаю, – усомнилась Айрис, – но я сейчас слишком настороже, чтобы говорить в полный голос.

Ее подруги по уборке дружно хмыкнули.

В одном из туалетов они нашли подходящее место. Пару минут спустя все трое уже сидели на полу, прислонившись спиной к стене, отдыхали и болтали. Убираться всегда нелегко, но с возрастом это занятие давалось им все труднее: мышцы слабели от недоедания, тряпки рвались, моющие средства выдыхались. Было бы проще дать грязи расползтись, захватить Центр и уничтожить его. Во всяком случае, так считала Айрис.

Она сообщила, что прямая трансляция прекратилась, и они в изумлении уставились на нее. Впрочем, их изумление не было чрезмерным.

– Все закончится, это дело времени, – потирая усталое рябое лицо, подытожила Стелла. – Ну, по крайней мере, было весело.

– Было ли? – уточнила Айрис.

– Может, и не весело, – признала Стелла, – но необычно. Я ни о чем не жалею. А вы?

Они не ответили. Юко заметно погрустнела. Если бы кто-нибудь решился измерить масштаб сожалений, испытываемых Айрис, ему пришлось бы прибегнуть к таким чудовищным единицам, какие не поддаются осмыслению. Поэтому ей было проще их отбросить или хотя бы умалить.

– Думаю, Эбби выбралась из Центра, – сказала она. – И, наверное, умерла.

– Нет! – схватив Айрис за руку, воскликнула Юко. – Как это?

– Я ее сегодня вообще не видела. На сообщения она не отвечает.

– На Эбби не похоже, правда?

– Мне кажется, она на такое способна.

– Как знать, – заметила Стелла. – Может, прячется где-нибудь, как Элизабет.

– Ну да, вполне возможно.

Айрис и Юко поднялись и снова принялись за уборку. У Айрис при каждом движении похрустывали суставы.

– Девчонки, если вы не против, – попросила Стелла, – я еще немного посижу. Устала как собака.

– Пожалуйста, мы не против, – заверила ее Юко.

На полу душевой скопились длинные-длинные волосы. Голой рукой Айрис смотала разноцветную паутину в клубок. На Земле ей было бы противно, а здесь все равно. Напротив, клубок даже казался приятным на ощупь: мягкий и упругий. Распрямившись, она бросила его в мусор.

– Что, если она не вернется? – спросила Айрис. – Вдруг она исчезла навсегда?

– Но куда, черт побери, она могла уйти? – возмутилась Стелла.

– Туда, – показала за окно Айрис. Мягкие золотистые лучи солнца падали на розовый песок. – Мы хоть знаем, что там?

– Смерть, – объявила Стелла.

– Ну да.

– С другой стороны, – добавила Стелла, – мгновенная смерть лучше медленной.

Они пришли к выводу, что на сегодня достаточно, хотя туалет едва ли стал чище, чем до их прихода. Попахивало застарелой мочой, но это ничего – все привыкли. У Айрис от усталости слипались глаза. Она мечтала о долгом и крепком сне и чтобы ей приснилась Земля, куда можно сбежать с этой планеты на часок-другой. Но сначала следовало зайти к Витору.

– Хорошо выглядишь, Айрис, – сказала ей Стелла. – Прямо светишься вся. – Из ее ясных голубых глаз сквозила грусть – ее не спрячешь.

– Спасибо.

Ребенок питал Айрис оптимизмом и любовью, хотя она и голодала. Ее рука машинально легла на живот. Стелла этого не заметила.

* * *

Врачебный кабинет Витора был очень мал: здесь помещались два стула, рукомойник и койка с тонким матрасом. Ни компьютера, ни принтера для рецептов. Лекарства выдавали из большой пластмассовой коробки, в которой рылся Витор, когда в кабинет вошла Айрис.

– Привет, – кивнул он. – Чем могу помочь?

«Наверное, думает, что я по поводу бессонницы, – решила Айрис. – Что мне грустно, что я скучаю по Земле и хочу попросить таблеток. И переживает: как сказать мне, что таблеток не осталось?»

Айрис села на стул.

– Разве ты не собирался уйти вместе с ней?

– А? – Витор поднял бровь. Он все еще стоял, сунув руки в коробку.

– С Эбби.

– А, черт. Ты думаешь, что она на самом деле ушла?

– Я ее сегодня вообще не видела.

– Она больше со мной об этом не говорила.

– Ладно, прошло всего несколько часов. И я пришла не из-за этого. – Она заерзала на стуле. – Хочу тебе кое-что показать. – Подняв фуфайку, она продемонстрировала бледный торчащий живот. – Месяца четыре, может, чуть больше. Точно не знаю, если честно.

Витор открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал.

– Элиас. Если ты об этом.

– Ты спала с Элиасом? – Он был почти рад за нее. Если бы Элиас не умер, Витор мог бы даже ее поздравить. Но его лицо тут же изменилось. Он прикрыл глаза и покачал головой. – Боже мой, Айрис.

– Ты ничего не замечал?

– Нет. Мне вроде показалось, что ты какая-то другая, но… ничего такого и в голову не пришло.

– Не мог бы ты дать мне тест? То есть, я знаю, что да, но хочу удостовериться.

Витор наконец сел на второй стул и вздохнул:

– Тебе надо было прийти раньше. Теперь уже поздно.

– Поздно для чего?

Он заморгал:

– Сейчас не лучшее время, чтобы рожать.

– Но, Ви, я хочу ребенка. Никогда ничего так сильно не хотела. – Она дотронулась до живота. – Можно мне тест?

– Конечно, но мне придется внести его в твою карту.

– Я не хочу, чтобы они знали, – замотала она головой.

– Скоро все заметят.

– Неважно. Заметят так заметят. – Встав с места, она пошла к двери. – Ты так ничего больше и не слышал о Нормане?

– Нет, я… – Он, морщась, массировал себе голову.

– У тебя все нормально?

– Да. Все в порядке, просто голова болит. – Он поднялся со стула, давая ей понять, что прием окончен.

Айрис в рукаве пронесла тест в туалет и помочилась на него. Сидя на унитазе в ожидании результата, она заметила на упаковке срок годности – он истек четыре года назад. Ну что ж. Когда появился результат, подтверждая то, что она и так уже знала, ее охватил такой восторг, какого она не испытывала многие годы, – подобное случалось с ней только в детстве на день рождения. Она мало что помнила о самих празднествах, но в памяти осталось ощущение, что ты особенная, центр внимания: это мое, все мое.

Позднее она осознала, что и сама когда-то была не более чем скоплением клеток, эмбрионом, зародышем, но