Он заметно просел. Айрис ощутила тепло от тела матери, как будто она действительно здесь. – Как так может быть?

– Понятия не имею, как это действует. Какая разница? – Элеанор положила руку ей на лоб. Айрис вздрогнула, но мать продолжала ласково гладить ее по жирным волосам. – Хочешь, я спою тебе, милая?

– Я уже не ребенок, – отказалась Айрис, хотя ей бы этого очень хотелось. – Ты все поняла неправильно. Ведь ты совсем не такая, как моя мать.

Элеанор убрала руку. Кажется, она готова была расплакаться. Призраки плачут?

– Айрис, это я. Я так по тебе скучала.

– Ты никогда ничего подобного мне не говорила.

– Но это не значит, что я этого не чувствовала. Айрис, я не была идеальной матерью. Очень часто просто не знала, что нужно говорить.

– Почему ты делаешь это сейчас? Почему не раньше, пока я была на Земле?

– Все гораздо проще, когда ты мертв.

– А что ты… – Слова застряли у нее в горле.

– В чем дело, милая?

– Ты никогда не называла меня «милой».

– Когда ты была маленькая, называла.

Айрис с усилием сглотнула:

– А что ты собиралась мне сказать, когда мы виделись в последний раз? – скороговоркой выдала она и закрыла глаза в ожидании ответа. Слезы стекали по ее лицу на грязное одеяло. Она утирала нос руками. Будто растерянное дитя, которое не в состоянии справиться с нахлынувшими чувствами. Если мать ответит на ее вопрос, она просто умрет от горя и сожаления, вот так, раз – и все! – Погоди, – спохватилась Айрис, – не говори мне. Я не хочу этого знать.

– Я…

– Не надо, пожалуйста. – Она повернулась лицом к Элеанор. – Я не выдержу.

– Айрис, – улыбаясь, сказала Элеанор. – Мы по тебе ужасно скучали.

– Правда?

– Конечно, правда. Ты прекрасно выглядишь. Такая взрослая.

– Не похоже на тебя – говорить такое.

– Но я это говорю.

– Я ужасно выгляжу. Уверена, что ужасно. Кстати, ты станешь бабушкой.

– Я знаю, – сказала Элеанор. – Но я уже бабушка, – добавила она.

– Что, у Моны ребенок? Ты не шутишь?

Элеанор медленно закрыла и снова открыла глаза:

– Да, сын. Замечательный мальчик.

– У нее все в порядке? Она поступила в университет?

– Взяла отпуск. Она прекрасная мать, правда-правда. Ты хочешь знать больше? Хочешь, чтобы я тебе рассказала все-все?

Айрис повернула голову так, чтобы не видеть выражения лица матери. У нее внезапно появилось страстное желание не знать, а вообразить, что у Моны действительно все хорошо. Ну и что, что она рано родила? Так бывает, и довольно часто.

– Может быть, позже, – отказалась она.

– Хорошо, но сначала подумай. Подумай, готова ли ты быть в курсе всего, что происходит там.

– На Земле?

– С Моной все в порядке – не волнуйся.

Призрак Элеанор Коэн не ел и не пил, но почему-то спал. Она лежала на спине на верхней койке, в сорочке, сложив руки на животе. Когда выключался свет, Айрис желала матери спокойной ночи – впервые за много лет. Она не помнила, когда они в последний раз спали в одной комнате, – наверное, в первую ночь, когда только переехали в Тафнелл-парк и во всех остальных комнатах стояли нераспакованные коробки. Или это было из-за того, что Айрис боялась спать одна в новом доме?

– Спокойной ночи, Айрис, – пробормотала мать в ответ, как тогда. – Спи спокойно.

Айрис дождалась, пока дыхание Элеанор над ней стало тяжелым. Она дышала громко и немного нервно, как будто в панике. Айрис вспомнила, что во сне она всегда так дышала. Дыхание матери заглушало бесстрастный гул Центра, за что Айрис была ей благодарна, хотя она все же слышала, как ветер вздымает песок и тот бьется в окно. Похоже на буран. Уже много лет, как она не соседствовала ни с кем, кроме Эбби, пусть даже ее теперешняя соседка в реальности уже не существует. Айрис закрыла глаза и заснула.

35

Кадиш

На следующий день все собрались в кафетерии, чтобы помянуть Эбби. По-прежнему почему-то не верилось, что она мертва. «Наверное, – думала Айрис, – со скорбящими так бывает». Она впервые потеряла подругу не потому, что плохо себя с ней повела, а потому, что ту унесла смерть; все происходящее напоминало ей дурную шутку, словно Эбби где-то спряталась – например, под кроватью, как Элизабет, – и только и ждет, чтобы выскочить оттуда с криком: «Сюрприз!»

Айрис стояла на подиуме – том самом, с которого когда-то давно выступал с речью Норман, – и оглядывала толпу. Собрались практически все обитатели Никты, отсутствовали совсем немногие. Джона ждал своей очереди в паре метров от нее. Она уже жалела, что вызвалась говорить. Принять таблетку, помогающую справиться с волнением, она не могла – не было никаких таблеток. Питер и его команда не явились, что ее обрадовало, но и мать не пришла. Когда Айрис проснулась, Элеанор в комнате уже не было. Айрис чувствовала, что от нее воняет потом. Этот резкий терпкий запах впитался в одежду. Ей уже никогда не ощутить себя чистой – по-земному чистой. Она подняла взгляд на камеры. Три из них работали. Значит, они не сломались, их просто выключали. Смерть положительно влияет на рейтинги.

В комнате затихли, хотя Айрис не подавала знака. Она восприняла это как сигнал начинать.

– Привет всем, – произнесла она, проглотив конец фразы.

– Ты справишься, – шепнула ей в ухо Элеанор.

Айрис повернула голову – мать стояла рядом. Она приобняла ее за плечи и ободряюще погладила по спине. Прямо как настоящая. Айрис перевела взгляд на собравшихся. Все молча ждали. Судя по их относительно спокойным лицам, призрака они не видели.

– Здесь не то, что у тебя на работе, – сказала мать. – Никто не собирается ликовать, если ты провалишься.

Откуда Элеанор знала, что творилось у Айрис на работе? Они практически никогда это не обсуждали. Айрис чувствовала на своем лице теплое дыхание матери, даже различала его молочный запах.

– Они меня не видят. Не волнуйся.

Айрис откашлялась и начала:

– Эбби – моя лучшая подруга… Была моей лучшей подругой. Не знаю, что нас сдружило – то, что мы оказались рядом в такой необычной ситуации, или то, что мы с ней и правда родственные души. Думаю, и то и другое. Нам повезло, что мы нашли друг друга и делили на Никте одну комнату.

Она сделала паузу и оглядела присутствующих. За ней наблюдали около сотни человек, похожие на сгрудившихся на поляне сурикатов. Мать все так же держала у нее на плече свою костлявую руку.

– Не могу поверить, что ее больше нет. Моя жизнь изменилась навсегда. С ней первой я заговаривала по утрам; с ней