— Если ты ещё раз… — рыкнул вояка.

— Заткнись, Редгейв! — гавкнула Лан. От души гавкнула — у самой уши заложило. Не опуская рук, сжала кулаки, чтобы ногти в ладонь впились. Боль помогала затолкнуть ярость туда, откуда она выползла. Поэтому продолжить аэра смогла почти спокойно. — Что за вожжа тебе под хвост попала, Натери? А, ладно, неважно! Пойдём уже. Нас ждёт очередное дерьмо, в которое ты меня макнёшь по самые уши и будешь смотреть, как я выгребаю. Знаешь, почти уже интересно, что ты приготовил на этот раз.

— А вот теперь я не понимаю, о чём ты говоришь, — голос у Греха был ровный и спокойный, будто это не он только что орал.

Кайран глубоко вздохнула, открыла было рот… и закрыла, длинно выдохнув.

— Неважно! — выдавила сквозь сцепленные зубы.

Оказывается, Даймонд умел двигаться ничуть не медленнее Редгейва. Правда, элва на него и не смотрела. Но глаза, в которых уже настоящий пожар полыхал, перед её лицом оказались совершенно неожиданно. Пальцы элва вцепились в плечи девушки с такой силой, что на завтра наверняка синяки появятся.

— Да что с тобой?! — прохрипел аэр, будто у него горло перехватило. И встряхнул Лан, как мешок. — Сколько можно? Ты хоть заори, что ли!

Девушка попыталась его оттолкнуть — просто оттолкнуть, упёршись обеими руками в грудь. Не дал. Вместо того чтобы отпустить, прижал к себе и поцеловал. Даже и не поцеловал, а просто припечатал жёсткими губами давя.

Вот тут-то Кайран и влепила ему пощёчину.

* * *

В последнее время Лан часто доводилось испытывать незнакомые ощущения. Но это, пожалуй, превосходило все остальные в разы. Головокружение — пёс с ним. Ноги подкашиваются — ничего, выдержат. А вот то, что она выдохнуть не могла, пугало. Вдохи были короткими, резкими, как у перегревшейся на солнце собаки — и не одного выдоха. Элва просто захлёбывалась воздухом, как водой.

— Ну же, давай, реви! — прошипел где-то рядом Грех.

Кайран даже не могла понять, с какой он стороны. Перед глазами разноцветные круги плыли.

— Духи!

Наверное, это всё-таки были пальцы. Но девушке показалось, что ей под грудину, под стык рёбер, бревном врезали. Аэра подавилась одновременно выдохом и ужином. И слезы хлынули, мгновенно затопив всё, как река в половодье.

Странно, но дышать стало легче. Хотя, видимо, элва всё-таки отключилась. Потому что даже под пыткой не сказала бы, каким образом оказалась под раскидистым, как беседка, кустом жасмина. И почему сидит на коленях у Натери. А уж зачем Грех укачивает её, словно младенца, и вовсе осталось за гранью понимания.

— П…прости, — прогундосила Лан и длинно, надрывно всхлипнула.

— Прощу, — согласился Даймонд.

— Я правда… Клянусь… Мне действительно…

Слова терялись в звоне, переполняющем череп. Почему-то это так и представлялось: руны, плавающие в тучи серебристых мошек-звуков. Поди-ка вылови их в этом рое.

— Ты правда никогда раньше такого себе не позволяла. Клянёшься, что больше подобного не случится. Тебе действительно стыдно, — спокойно закончил за неё Грех, продолжая укачивать, пристроив подбородок ей на затылок.

Самое странное, что Кайран и в голову не пришло от него отстраниться. Как сидела, прижавшись щекой к насквозь мокрой рубахе, под которой кожа элва нагрелась, будто печка, так и продолжала сидеть. Только нос утирала собственной блузкой. Платка под рукой не оказалось. Впрочем, с таким потопом ни один платок бы не справился.

— А теперь послушай меня, Нопаль. Потому что если мы сейчас с этим не разберёмся, то дальше будет только хуже, — Натери снял элву с колен, усадив напротив себя. Его пальцы скользнули по кистям девушки и упёрлись в землю — недалеко, но всё-таки не касаясь. — Насчёт дерьма, в которое я тебя макаю. Это делается не для моего извращённого удовольствия.

— А зачем? — аэра снова совсем неизящно всхлипнула — никак прекратить не могла, хотя слёзы вроде бы кончились. — Только не говори, что это способ обучения такой.

— Не говорю, — Грех покачал головой. Кайран элва не видела, а, скорее, чувствовала. Они сидели так близко друг к другу, что волосы спутались. — Это был бы самый идиотский способ обучения. Нет, по большому счету, чтобы растормошить тебя. Ты же ни на что не реагируешь: ни удивления, ни злости, ни любопытства — вообще ничего.

— Какое это…

— Нет, подожди. Просто послушай. Не с того я начал. Все вокруг считают тебя очень сильной. И ты сама в этом убеждена. Только это не сила, Нопаль, а слабость.

— Я…

— Да можешь ты спокойно меня выслушать? Помолчи, женщина! — вышло это у него с явной насмешкой, но совсем незлой, а так, подтрунивающей. — Один-единственный раз тебя предали. Правда, по-крупному, не спорю. Потому что сразу все: и родственники, и… Как бы это помягче сказать? Пусть будет возлюбленный, духи с ним. Даже не предали, а просто оставили разгребать… проблемы в гордом одиночестве. Предварительно унизив. Не скажу, что я тебя понимаю. Что такое девственность терять на глазах у всех Островов, ясное дело, не в курсе. Но более-менее представить могу. Неприятно, конечно, паршиво. Но выжила же, не померла. Только вот что ты потом сделала?

— Что? — послушно повторила Лан.

Больше всего в данный момент ей хотелось не разговоры разговаривать, а свернуться клубочком и уснуть. Если б ещё не пришлось просыпаться, то вообще замечательно. И стыд тут был совершенно ни при чём. Просто устала она.

— Обычно в таких случаях у нас на родине говорят: «Закрылась в раковине». Только вот ты не закрылась, а наглухо законопатилась. Чтоб никто достать не смог — ни одна эмоция, ни даже тень её. Есть задача, есть решение и есть выполнение. Ты же пола себя лишаешь, лишь бы больше никому в голову не пришло тобой воспользоваться.

— Я всегда такой была, — просто так возразила, потому что кивать, как корова, совсем уж глупо.

— То, что ты всегда была пацанкой, я охотно верю, — тихий смешок Даймонда прошёлся по голой шее, будто пером коснулся. — Но сейчас же ты старательно делаешься совсем бесполой. И бесчувственной в прямом смысле этого слова. Мы две недели плыли, а ты ни разу на мостик не поднялась. Да и вообще больше в каюте сидела. Это как, нормально? Три года назад, на этой долбаной пародии суда, огонёк в тебе ещё горел. Уже притухший, но горел. А теперь едва искорка тлеет.

— Разве это плохо?

— Никогда не думал, что быть мертвецом — это хорошо. Ходит такая чурка, ест, спит, разговаривает. Иногда. Предел мечтаний!

— Да тебе-то какое дело? — и даже этот вопрос вышел равнодушным, усталым.

— Про мой интерес я уже