с тех пор, как только возникла мода на солярии. Худое лицо и руки покрыты морщинками, кожа похожа на искусственную. К тому же у Анн оказался хриплый голос курильщицы, в чем Жанетт – учитывая сгоревший омлет – почудилась некоторая ирония. Но при загоревшей до хрустящей корочки коже у Анн были тонкие черты лица; в ней угадывалось сходство с сыном, Томми.

На потолке виднелась пожарная сигнализация из пожелтевшей пластмассы. Батарейка явно разрядилась.

– Он говорил, что заменил батарейку, – сказала Анн. – Томми как он есть.

– В каком смысле? – спросила Жанетт. Женщина пожала худыми плечами:

– Или забыл, или просто врет.

– Вы не знаете, где он сейчас?

– Нет. Во всяком случае, не здесь и не дома. Наверное, пьет с какими-нибудь алкашами. – Анн вздохнула и покосилась на гостиную, куда переместились ее внуки с айпэдом, и понизила голос: – Томми начал отмечать Мидсоммар сразу после того, как вы к нему приходили. Он тогда позвонил и сказал, что собирается к какому-то приятелю, и с тех пор от него ни слуху ни духу… Он просто взбесился, когда я сказала, что я… – Анн резко замолчала. – Простите, я сейчас не в себе. Господи, а если бы огонь попал в вытяжку?

– Томми взбесился из-за того, что вы рассказали нам про Мелиссу, да? – спросила Жанетт.

Анн кивнула.

– Честно говоря, мне его выходки надоели. Я весь год коплю, чтобы летом свозить Беньи и Якоба в Фурувик – и вот как он меня отблагодарил. Лола недавно умерла, он нужен мальчикам – но все было, как всегда. Обычно он бросает мальчишек на меня, сует мне пару соток и пропадает на несколько дней, а то и на неделю. На звонки не отвечает. А когда является наконец, пристыженный и похмельный, то врет про новую работу… Так что не только вам он врет.

– Он нас обманул, умолчав про Мелиссу, или как-то еще?

Анн не ответила, но по выражению серо-голубых глаз Жанетт поняла: женщине есть что сказать.

– Может, кофе? – спросила Анн, так и не ответив на вопрос.

“Она хочет, чтобы мы остались”, – подумала Жанетт.

– С удовольствием, – ответила она. Олунд и Оливия тоже кивнули.

– Где у вас батарейки? – спросил Олунд, пока Анн наливала воду в кофеварку.

– В тумбочке в прихожей. Верхний ящик.

Олунд нашел батарейки, взобрался на стул и сделал все, что требовалось. Сигнализация ожила, в кухне раздался резкий писк, и Анн вздрогнула.

Пока она отмеряла кофе, Жанетт изучала ее лицо. Анн как будто не столько считала ложечки, сколько спорила сама с собой, отчего переборщила с кофе.

– Пятнадцать лет назад он тоже соврал, – сказала она вдруг и положила мерную ложку на разделочный стол. – Я обещала…

– Продолжайте, – попросила Жанетт.

Анн Юнгстранд подняла на следователей заблестевшие глаза.

– В ночь, когда пропала Мелисса, у Томми не было алиби, он его выдумал. Не работал он ни на какой нефтяной платформе в Северном море, как вы думаете. Я слышала, как он договаривается с каким-то товарищем по работе. С парнем, который помог ему смухлевать с графиком.

Слеза скатилась по щеке Анн, стекла по морщинке у рта и повисла на подбородке.

– То есть Томми был в Швеции? – уточнила Жанетт. – Вы можете объяснить, почему он солгал насчет алиби?

Глава 39

Губбэнген

Нильса Олунда подташнивало. Не из-за гриппа, грипп уже проходил, и не от похмелья; три порции пива и шнапс, выпитые накануне вечером, выветрились, пока он спал. Его мучила тревога – тревога, которая всегда стучится в дверь, когда она нужна меньше всего.

Утром Олунд наблюдал за Оливией, но не увидел никаких признаков того, что она тоже переживает какие-то неприятные чувства. Напротив, Оливия выглядела спокойной и умиротворенной.

На Жанетт Олунд смотреть не решался. Взгляни он ей в глаза – и она увидит его насквозь, сразу поймет, про произошло. А может, уже поняла.

Поездка между двумя южными окраинами, Хёкарэнгеном и Губбэнгеном, заняла не больше пяти минут. Олунд знал эти места не хуже, чем западную окраину, где прошло его детство. Он рос на границе между Фруэнгеном и Херрэнгеном, и воспоминания его юности были связаны с южными районами города. Он ездил на велосипеде и на многочисленные тренировки по легкой атлетике, и на местные соревнования; он много лет впахивал как проклятый, но в конце концов осознал, что спортсмен из него средний, что он никогда не сможет дотренироваться до медали, даже если речь идет о чемпионате районного масштаба.

Многоквартирный дом его детства казался родным братом дома в Губбэнгене, на Кнектвеген, где отсиживался Томми Юнгстранд: такой же трехэтажный типовой дом без излишеств. Единственная разница заключалась в том, что его дом был белым, а этот – цвета ржавчины.

Припарковавшись, Жанетт предложила подождать в машине (дождь так и не кончился), а она пока позвонит тому полицейскому, ныне пенсионеру, который расследовал исчезновение Мелиссы.

Когда Жанетт, хлопнув дверцей, вышла из машины, в голове у Олунда пронеслись воспоминания о вчерашнем вечере. Они с Оливией заработались до половины одиннадцатого; наконец Жанетт погнала их домой. Но домой они поехали не сразу, а сначала завернули в одно заведение на Цинкен, где любила посидеть Оливия. После трех кружек пива, усиленных шнапсом, Олунд необычайно взбодрился и вместо того, чтобы расстаться с Оливией у ее подъезда (уже в начале первого ночи), ответил на ее поцелуй.

Олунд чувствовал себя каким-то падким на молоденьких стариком, хотя и понимал, что несправедлив к себе. Он никогда еще не спал с женщиной на десять лет моложе себя. И, если честно, инициатива этой ночью исходила в основном от нее. Олунд старался не отставать, и по причине одной только скорости за ночь вышло три раза, последний раз уже утром. Вот почему Олунд так спешил, что одолжил у нее сначала шампунь, а потом зонтик, который все равно не спас его от проливного дождя. Их разделял добрый километр, и к тому времени, как подъехала Жанетт, Олунд едва успел добежать до своего дома. Когда он сел в машину, мокрый как мышь, выйдя при этом из собственного подъезда, начальница окинула его скептическим взглядом.

– Слушай. – Оливия положила руку ему на плечо. – По-моему, ты какой-то расстроенный.

– Все в порядке, – соврал Олунд.

Оливия потянулась к нему с заднего сиденья, и он почувствовал ее дыхание. Пахло кофе и немного мятой. Краем глаза Олунд увидел, что Оливия улыбается.

– Вчера все было здорово, – сказала она. – Но это же на одну ночь, да? Нам обоим этого хотелось. – И Оливия провела пальцами по его шее. Движение было легким, но Олунду все-таки стало жарко.

Обоим хотелось, подумал он. В последний раз он спал не один несколько лет назад.

– Спасибо… Ну, тогда… тогда…

Олунд мельком глянул в зеркало заднего