– Интересная точка зрения на ситуацию, – широко ухмыляясь, сказал Эдвард. – Что, Сьюз, надеялась, что тетка Сильвия станет свидетелем с твоей стороны? Посмотрел бы я, как ты обратишь вот это в свою пользу!

– Я наелась, – сказала я, вставая и стягивая эльфийский колпак. – Я тоже пойду в свою комнату. Сообщите мне, когда Эдвард уедет.

– Пока ты не свалила, – перебил Эдвард, вскочив, – у меня вопрос насчет маминого праха и шкатулки с драгоценностями. Я требую их назад. Даю тебе две недели, а потом обращусь в полицию и заявлю о краже!

Краем глаза я видела сияющие физиономии Венди и Кристины. Это было то, чего они ожидали все праздники.

– Иди к черту, Эдвард, – коротко ответила я.

Час спустя я лежала на кровати, безуспешно пытаясь читать страницу «Сборника решений по делам о завещаниях и разводах» (пожалуй, нужно было захватить более легкое чтение для праздничных дней), когда в саду послышались голоса. Я подошла к окну и встала сбоку, держась в тени. Вытяни я шею, я бы увидела Эдварда, прислонившегося к эркерному выступу буквально у моей комнаты. Он дымил косячком, держа его указательным и большим пальцами, а рядом стоял Роб с бокалом пива. Очень осторожно я чуть-чуть приоткрыла окно, намереваясь подслушать разговор. По натуре мне претит совать нос в чужие дела, но с учетом обстоятельств я сочла, что безусловно имею на это право. В любви и на войне… и так далее. Мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова.

– Ты глупеешь на глазах, приятель, – раздался голос Эдварда.

– А я считаю, что ты ее намеренно провоцируешь. Я на это не подписывался. Почему бы тебе не поостыть малость?

– Потому что она злобная мелкая мадам! Ты уже имел случаи в этом убедиться. Она со мной, что ли, лучше поступает? С чего это ты ее вдруг жалеть начал?

– Она, на минуточку, на шестом месяце беременности и совсем одна. И злобной я ее не считаю. По-моему, она в основном старается поступать так, как считает правильным, просто иногда превратно что-то понимает. Такая уж у нее натура, ничего не попишешь.

– Ушам не верю! Мы об одной женщине говорим? Да ты же запал на мою сестрицу! Тебе, конечно, всегда нравились властные бабы, но эта тебя живьем сожрет, Роб! Ты слишком большая рохля, чтобы с ней справиться. Лучше держись подальше, если тебе дорог твой рассудок.

– Не идиотничай, ты прекрасно знаешь, что я пытаюсь вернуть Элисон. Я только говорю – будь помягче с сестрой. Ты получил дом, чего ей в нос лишний раз тыкать?

– Да, я получил дом, а она пытается его у меня отобрать!

– Только потому, что подозревает – ты заставил свою маму написать завещание!

– Ты тоже считаешь, что я ее заставил?

– Это не мое дело.

– А вот тут ты прав, как святая истина, приятель!

Мой брат затянулся, бросил окурок на гравийную дорожку и растер каблуком своего ковбойского сапога, после чего скрылся в доме через черный вход. Вскоре Роб последовал за ним. Я закрыла окно. Начинало темнеть, поэтому я включила лампу, опустила шторы и присела на кровать. Логично было заподозрить, что вся сцена была подстроена моим братом специально для меня, но я пришла к выводу, что это не так. Если бы они хотели, чтобы я слышала разговор, встали бы ближе к окну и говорили громче – я же едва разбирала фразы. А еще обязательно проскользнул бы намек, что Эдвард не причастен к интригам с завещанием. Какую же информацию можно почерпнуть из услышанного? Невероятно, но Роб, похоже, действительно не знает, заставил ли Эдвард мою мать хитростью изменить завещание. Более того, у Роба хватило смелости не спасовать перед наскоками своего дружка. Получается, он отнюдь не заодно с моим братцем. Значит, я составила себе ложное представление об этом человеке. Конечно, неприятно было услышать, якобы я иногда что-то понимаю превратно, но все равно я ощутила непропорционально большую благодарность и даже восторг. Но если вспомнить обвинение Эдварда в том, что Роб ко мне неравнодушен, от чего последний, естественно, решительно открестился, – скажу, что лишь последний дурак мог такое возомнить: Роб маниакально зациклен на своей бывшей подружке, к тому же он моложе меня, у него много друзей, у него есть опыт нормальных отношений. Предположение Эдварда наверняка его ужаснуло. Вряд ли нужно говорить, что я не питаю к Робу ни малейшего интереса. В интеллектуальном плане он мне, безусловно, не ровня, к тому же он распустеха и каланча. Что еще? Мне отчего-то было трудно припомнить все его недостатки. Ну минивэн ему точно не помешает хорошенько вымыть…

В дверь моей комнаты постучали. Я открыла. На пороге стоял Роб.

– Мы сейчас поедем, – сказал он, прислонившись к косяку. – Дурацкая затея была с самого начала. Надо мне было отказаться, когда Эд попросил его отвезти. Я-то обрадовался, что тебя увижу, и вы с ним, может, того… не знаю. Мужик буквально сатанеет, когда речь заходит о тебе. С остальными он нормальный, приличный чувак. Просто видеть не могу, как два небезразличных мне человека воюют не на жизнь, а на смерть…

– Скажи ему больше ко мне не приближаться.

– Прости за испорченный праздник, но все равно – счастливого Рождества.

– Тебе тоже.

Неожиданно Роб двинулся ко мне, раскрыв руки, и я позволила заключить себя в неловкие объятья, которых так трудно избежать в рождественские праздники. Правда, я не стала делать вид, что мне хорошо: живот, разумеется, был препятствием.

18

В новый год я вступила с обновленной решимостью: уже был подписан договор о юридическом сопровождении, и подошло время основного действа – рассмотрения моего иска в канцлерском отделении верховного суда. Конечно, можно было дождаться, пока поверенный Бринкворт обратится в суд с просьбой признать законность завещания моей матери, однако это усадило бы его на место водителя, которое я твердо намеревалась занять сама (пусть даже, по иронии судьбы, я не умею водить машину). В первые дни января я корпела над справочниками, составляя изложение оснований иска: суду хорошо известно, что истец часто готов уязвить, но боится нанести удар. У меня такого страха не было. В самых сильных выражениях я изложила свои аргументы касательно недееспособности наследодательницы и злонамеренного постороннего влияния, назвав в качестве ответчиков и Эдварда, и поверенного Бринкворта. Распечатав для проверки окончательную версию, я осталась довольна своей работой, достойной профессионального стряпчего. Когда минула неделя нового года, я в обеденный перерыв одолела пешком около полумили от моего офиса до здания Роллс на Феттер-лейн – нового, со стеклянным фасадом, аванпоста Королевского суда Лондона. Отыскав на первом этаже отделение канцлерского суда, я заплатила установленную пошлину и подала документы. Клерк скучающего вида информировал меня, что суд передаст копии моему брату и поверенному Бринкворту, у которых будет двадцать восемь дней, чтобы представить возражения по иску. Дорого бы я дала, чтобы увидеть их лица, когда они вскроют конверты…

Пересекая центральный атриум под сводчатым стеклянным потолком, я ощущала скорее трепет, чем триумф. Конечно, мой иск юридически обоснован и весом, но мне было бы легче, если бы я смогла представить больше доказательств, прежде чем передать дело в руки судебной системы. Медицинскую карту матери я еще не получила, несмотря на многочисленные телефонные звонки с моей стороны и клятвенные заверения мелких служащих; свидетели мои были ненадежны, особенно тетка Сильвия с ее безосновательным эмоциональным выплеском на Рождество. А ведь еще предстояло найти неопровержимые улики злого умысла со стороны Эдварда! Время начинало работать против меня: через пару месяцев мне предстояло произвести на свет младенца, и я хотела бы увидеть решение суда до того. Приходилось маршировать в темпе, который задавала не я. Спеша по Стрэнду обратно в офис, я буквально наткнулась на Бриджит, которая мощной поступью продвигалась в сторону Роллса, волоча за собой переполненный бумагами кейс на колесиках.