– А у тебя найдется выпить? – спросил он, перебросив пальто через подлокотник кресла. – Ночь еще молода, как и мы…

Я отыскала в кухонном шкафчике бутылку кулинарного бренди и налила ему бокал, а затем спросила, чем бы он хотел заняться.

– Не знаю. У тебя есть канал «Нетфликс»?.. О, слушай, давай в настольные игры! Я умею играть в жестокую игру «Риск».

– Кажется, у меня где-то завалялся детский «Скрабл»…

– Тогда сотрем с него пыль!

По моей просьбе Роб залез под кровать – предприятие за гранью моих нынешних возможностей – и нашел коробку с детскими играми, которую водрузил на стол. Я сделала нам тосты с хумусом. Роб сообщил мне о новых поворотах своего квеста: одна из давних соседок Элисон написала, что та побывала замужем и развелась, и теперь Роб знал, под какой фамилией она в «Фейсбуке». Он отправил ей запрос на добавление в друзья и ожидал ответа. Я выразила надежду, что ответ не замедлит. Мы сыграли две партии в скрабл. Оба раза я оказалась победителем, но, должна признаться, Роб дрался как лев. Я никак не ожидала, что его словарь настолько обширен.

– Ничего, в следующий раз я у тебя выиграю, – пригрозил Роб, собирая игру в коробку и высыпая буквы в пакет. – У тебя преимущество, что ты мертвецки трезва. Подожди, вот родится ребенок, и я тебя подпою… Прости, как-то стремно прозвучало.

После скрабла мы играли в джин, шлепая по столу ветхими картами, принадлежавшими еще моему отцу. Роб вышел безусловным победителем, а я не возражала: я совсем забыла, какое удовольствие играть в игры. Уже почти в три утра мы согласились, что пора на боковую: не припомню, доводилось ли мне раньше так долго не ложиться единственно из желания. Я выдала Робу простыню, стопку одеял и одну из моих подушек, а в качестве ночного столика поставила возле дивана ларец с прахом. Роб, разглядев, что это такое, сначала вроде бы опешил, но потом покрутил головой и рассмеялся:

– Нет, ну это только ты…

Понятия не имею, о чем он говорил.

19

Это был самый спокойный и крепкий сон за много недель: никакого пробуждения посреди ночи с беспокойными мыслями о предстоящем судебном процессе или близящемся материнстве. Возможно, этому способствовал поздний отход ко сну или бокал шампанского, выпитый на вечеринке. Я проснулась в начале двенадцатого – меня кто-то звал из-за двери.

– Я только хотел спросить, проснулась ты или нет!

– Уже проснулась.

Роб вошел и присел на край моей кровати. Представитель противоположного пола в моей спальне, когда я в ночной рубашке, – нечто, мягко говоря, совершенно неподобающее. Но, должна сказать, с Робом это не казалось чем-то неестественным или угрожающим: он больше походил на ребенка, которому еще предстоит усвоить правила социального этикета (притом что ребеночку уже сравнялось сорок три). Тем не менее я натянула одеяло до подбородка.

– Мой желудок думает, что мне горло перерезали, – пожаловался Роб. – А у тебя на кухне мало что есть. Может, сходим на бранч? Я знаю в Баттерси местечко, где подают отличную вегетарианскую яичницу.

На первое января дел у меня запланировано не было, куда-то идти и с кем-то встречаться не требовалось, поэтому я не увидела особого вреда в предложении Роба. Странно, но я начала привыкать к его обществу. Пусть он неотесанный, зато с ним легко. Пока Роб ходил забирать дорожную сумку из гостиницы, а я одевалась, в квартиру постучалась Кейт, заспанная и растрепанная, спросив парацетамол. Она поинтересовалась, чем я сегодня буду заниматься, и я рассказала ей о бранче в Баттерси.

– О, я люблю это кафе. Можно мне тоже с вами?

– Боюсь, на этот раз нет, – ответила я. – Я уже договорилась.

Кейт приподняла брови и протянула «О-о-о» с довольно глупым видом.

В кафе было людно, и нам пришлось присесть у бара в ожидании, пока освободится столик. Роб заказал «Кровавую Мэри»; я выбрала ее же, но без алкоголя. Царила атмосфера постпраздничного утра – теплая и душная. Пахло горячей едой и свежим кофе; музыкальный фон обеспечивал приглушенный Майлз Дэвис. К обеду мы наконец уселись за стол, и нам принесли еду (я заказала полный английский завтрак, дабы удовлетворить аппетит, с недавних пор сделавшийся ненасытным, а Роб – его аналог с «текстурным растительным белком»).

– Значит, с юности ты меня не помнишь? – уточнил он, поставив локти на стол и подавшись вперед. Я ответила, что не помню. – Мы познакомились, когда я был на первом курсе колледжа, то есть ты, получается, училась на третьем. Ты пару раз приходила с Филом на вечеринки, где были и мы с Эдом. Я тогда поразился, какой взрослой и умной ты казалась на фоне остальных. Можно сказать, нам не ровня… Я хотел с тобой заговорить, но, честно говоря, не осмелился. Ты бы в любом случае не захотела иметь со мной дела, ведь я был на два года младше, а ты уже помолвлена. Должно быть, на вечеринку тебя затащил Фил, они ведь с Эдом сдружились, пока ты уезжала учиться.

Да, в это трудно поверить, но мой тихий, прилежный, неловкий, застенчивый Фил, изучавший в Бирмингемском университете античную литературу, сошелся с моим строптивым, жившим по собственным правилам, разгульным братцем, который спустя рукава «учился» рисованию в городском колледже искусств. Эдвард, который всегда травил и третировал Фила, теперь решил, что из него выйдет «годный друг». И это отнюдь не совпадение, что решил он это как раз в период нашей помолвки. В продолжение моей учебы в Ноттингеме мы с Филом писали друг другу раз в неделю. В первом письме, полученном мной после того, как я уехала заканчивать последний курс, он упомянул, что заходил Эдвард и уговорил его пойти в паб. У меня возникло неприятное чувство. В ответном письме я спросила, под каким предлогом Эдвард его пригласил, и предупредила Фила быть настороже. Фил отписал, что Эдвард просто решил подружиться с будущим зятем, и он находит это восхитительным и просит меня не волноваться. Последующие письма в тот семестр описывали новые приглашения в паб и на студенческие вечеринки. Фил даже решился съездить с Эдвардом и его компанией в Озерный край: они собирались жить в палатках в долине рядом с гостиницей, днем бродить по горам, а вечерами утолять жажду. Эдвард со своими эстетствующими дружками возомнили себя любителями природы и поэтами-скитальцами, последователями благородного пути Раскина. Поездка явно удалась: в рождественские каникулы Фил повел меня на вечеринку, устроенную одним из дружков Эдварда. Проходила вечеринка в трехэтажном георгианском особняке, принадлежавшем местному меценату, который сдавал его почти даром студентам-художникам. По одному взгляду на Фила мне стало ясно – он восхищен Эдвардом и его сознательно не признающими условностей приятелями. Было очевидно, что они относились к нему как к экзотическому питомцу (в их мирке старательный тихоня был небывалым новшеством). Вечеринка мне не понравилась: я искренне не постигаю, чем хорошо оглупление под влиянием алкоголя или каннабиса, к тому же я нашла их высмеивание, вышучивание Фила унизительным. Мне было непонятно, почему он это терпит. По дороге домой мы поссорились. Через несколько дней Фил предложил встретить Новый год у другого приятеля Эдварда. Я отказалась. В результате в праздничный вечер мы смотрели телевизор в доме моей матери.