– Да, – названный Эйвоном вновь изготовился к разговору, и Мэлхен торопливо отступила к порогу, – я надеюсь увидеть ее.

– Вы, несомненно, ее увидите, – фок Дахе распахнул дверь, пропуская девушку вперед себя. – Покойной ночи.

Старый Бруно соображал явно лучше молодых. То, что от Фельсенбурга толка больше нет и не предвидится, фельдмаршал понял, когда сам Руппи еще считал себя способным кого-нибудь убить или догнать. Он так считал, еще сдергивая с кровати одеяло, но мир сразу же рухнул в черный колодец. Не было даже снов, потому что боль в плече не снилась, спать она, впрочем, не мешала. Руперт дрых бы и дрых, если б не какой-то болван, принявшийся взывать из-за двери.

– Господин полковник, – вопил он, – вас желает видеть господин фельдмаршал! Господин полковник! Госп…

Вопли чередовались со стуком, казалось, на дверь бросается кто-то тупой, мягкий и рогатый. Вроде барана на кошачьих лапах.

– Господин полковник! Господин командующий…

Пришлось вставать. Шум поднял новый адъютант Бруно, успевший нацепить канцелярские нарукавники.

– Ну, что такое? – зевнул Фельсенбург, пытаясь запомнить узконосую физиономию, а та запоминаться не желала. – От завтрака меня освободили.

– Господин командующий…

– Ладно, кыш! Сейчас буду.

Судя по часам отца Луциана и темнотище за окнами, до завтрака оставалось часа три, не меньше. Руппи не глядя вытащил запасной мундир и, не переставая зевать, его натянул. Проверил пистолеты и на всякий случай сунул в рукав валявшийся на столе стилет. Дверь, тоже на всякий случай, «господин полковник» отворил со всеми предосторожностями, однако убийц в низком коридорчике не обнаружилось. А ты что думал? Убийцы бы не стали ждать, когда жертва обвешается оружием, а вломились бы, когда он сдуру и спросонья открыл. Что в самом деле удивляло, так это отсутствие адъютантишки, видимо, принявшего Фельсенбургово «кыш» всерьез. Руппи потер ноющее все сильней плечо и отправился к начальству, шаг за шагом повторяя сгоревшее утро. Впечатление усугубляли позабытые тут и там праздничные венки: из главного дома эту дрянь выкинули, но потом уборка застопорилась.

«Не вставай на пройденные тропы, – всплыла в памяти позабытая и по большому счету дурацкая цитата, – ими ходит тень былой беды».

– Уговорили! – огрызнулся вслух Фельсенбург, сворачивая к черному ходу, не столько из-за былых бед, сколько из нежелания видеть новые рожи, вне всякого сомнения, омерзительные. Понимание, что при Бруно служили славные парни, пришло слишком поздно; все, что теперь оставалось, это их проводить, особенно Мики… Парнишка был не из знатных, бальзамировать и отправлять к родным его не станут, закопают на месте, тем более что сунуться сейчас на кесарский тракт – нарваться на отступающих китовников… Значит, всех похоронят здесь, а если рехнутся, так в Доннервальде, который Ворон отберет назад не этим летом, так следующим. Вместе с могилами.

Дверца, которой воспользовался Алва, была распахнута настежь, это настораживало, но не поворачивать же! Входя, Руппи был готов прыгнуть в сторону, выстрелить, бросить кинжал – не потребовалось, Бруно велел проветрить, только и всего. Внутри было до безумия жарко, а врагов в форте не осталось, только дураки.

– Господин командующий, – доложил Руппи сидевшему в изголовье одного из гробов Бруно, – явился по вашему приказанию.

– Вот как? – Старый бык был верен себе. – Что значит ваш мундир?

К сукну, несомненно, пристала пушинка или, о ужас! – целое перышко. Руппи со злостью покосился на рукав – тот оказался иссиня-черным с серебряным позументом! Вот что значит не разбирать бабкины гостинцы, вернее, предоставить это папаше Симону. Разумеется, флагманский палач оказал должное почтение морскому мундиру, однако вдаваться в тонкости Руппи не стал.

– Было темно, – как мог спокойно сказал он, – я торопился.

– Это ваше обычное состояние. Мне желательна ваша подпись. Не как моего полковника, а как наследника Фельсенбургов и близкого родича Штарквиндов. Ознакомьтесь и подпишите.

Желтоватый лист украшал герб кесарии, под которым витиеватыми буквами было выведено слово «Приговор». Олафу зачитывали такой же, именно это и заставило Руперта прочесть бумагу до конца, через силу, но прочесть. Бруно, убедившись, что за исход сражения можно не волноваться, вложил всю душу в корчевание измены. Нет, он не принялся хватать, лишь бы схватить, но тщательно выписанные фразы кричали не столько о неприятном долге, сколько о наслаждении. Впечатление складывалось отвратительное, впрочем, защищать подонков Фельсенбург не собирался.

– Я прочел, – коротко сообщил он, возвращая документ на крахмальную скатерть. – Все верно.

– В таком случае подпишите.

– Да, господин командующий.

Все в самом деле верно: фок Вирстен вступил в сговор с эйнрехтской кликой и замышлял всяческие злодейства, первым в череде коих должно было стать убийство фельдмаршала и верных присяге офицеров. За такое в самом деле впору четвертовать, и пусть армия видит: заговорщиков переловят и казнят по всем правилам. После теперь уже вчерашней победы экзекуция покажется особенно внушительной, а затем новый интендант раздаст сваренный из старых запасов глинтвейн.

– Вас что-то смущает?

– Ничего.

В кромешной тишине крышка чернильницы щелкнула почти как курок. Неприятное нужно делать сразу. Руппи обмакнул перо, быстро поставил подпись, присыпал песком и, отсчитав до шестнадцати, стряхнул. Ничего не размазалось, просто исчезли чужие буквы. На пустом листе одиноко синела очень четкая надпись «Руперт, кесарь Дриксен, первый этого имени».

– Я брежу? – с облегчением спросил, отходя от паршивого – Леворукий бы побрал лекаря с его пойлом – сна, Эмиль.

– Не думаю, – Алва огляделся и нашел, что искал, а именно бутылку вина. – Странно вышло. Я слыхал, как ты испереживался за братца, но приложило явно не Лионеля. Ладно, лежи уж!..

– А я что делаю? Что-то рано ты «гусей» бросил!

– Я? – теперь Рокэ нашел пару кружек. – Меня там вообще не было.

– А кто был?

– Герцог фок Фельсенбург. Хотя вру, был я там. С алатами. Захотелось размяться, а тут знакомые места, милые люди… Спина спиной, а голова у тебя не болит?

– Нет. Наливай, что ли! Праздник, как-никак.

– Ты так думаешь? – Вино, тем не менее, полилось: черно-красная переливчатая струя падала в кружку, как в небытие. – Тебя хвалить, или сам знаешь, что молодец?

– О да! Молодцы всегда копытом получают.

– Видимо, я все же устал, – Рокэ делано зевнул, – вот и утратил чувство слова. Ты молодец, потому что заставил этих тварей в нужный момент прыгнуть. Лошадей тебе добивать приходилось, это я помню, но людьми ты еще не жертвовал. Для первого раза просто отлично.