– Куда мне до вас с Ли!

– Мы начали раньше.

– А знаешь, – Эмиль сперва приподнялся на локте, а потом рывком сел. По спине словно молотом садануло, но не упасть и не заорать как-то удалось, а потом стало легче. – Знаешь… Я рад, что мне прилетело… Теперь рад. Вы с Ариго просто замечательно всё разгребли, а я… Думай, как хочешь, но врезало мне за Герарда с фок Дахе! Теперь я с ними словно бы рядом постоял… Ты ведь ее помнишь?

– Ее? Вечно твои истории с женщинами!

– Не ерничай! Мать Герарда с Цыплячьей улицы вытащил ты. Помнишь, как мы к ним после Октавианской ночки ввалились?

– Помню.

– Вот и я помню… Сунься ты за вином в другой дом, Герард бы тебе под руку не попался, но тебя понесло именно к ним. Хорошо хоть, мальчишка был счастлив… До последнего вечера. Он ведь сам ко мне заявился! За минуту до того, как я его вызвал вот за этим за самым! К Змею! Бруно нужно было спасать, иначе не выходило, поэтому я не стану ныть, что нечего нам было пить у этой… как ее зовут-то?

– Госпожа Арамона, – подсказал Алва, протягивая кружку. – Луиза Арамона, урожденная Кредон.

– Целый вечер думаю, как ей объяснить! Перед сражением не думал, вот Франческе отписал наконец. Если она меня по прочтении турнет, то будет права, но я хочу или любви, или ничего. С ней. С другими и мелочь сойдет… С корицей.

– «Или ничего» вещь в твоем случае полезная, но дочь и сестру дуксов письмом не отпугнешь. – Смотреть, по своему обыкновению, на огонь сквозь вино Рокэ не мог, кружка была глиняной, пришлось глядеть поверх. – Похоже, ты повернулся к Франческе очень удачным боком.

– Удачным?!

– С ее точки зрения.

– Я просто надрал ей дельфиниумов… – «Змеиная кровь» знакомо горчила, а мысли набегали друг на друга волнами. То одно, то другое… – Не знаешь, они бывают красными?

– Красным бывает всё.

– Мне приснилась Франческа с красными дельфиниумами. Она уходила, а я стоял на каком-то балконе, смотрел ей в спину и не знал, окликнуть или нет. Так ничего и не надумал, а цветы взяли и загорелись. Сперва цветы, потом она сама, но словно бы этого не заметила. Так и ушла.

Сотканная из огня женская фигура, низкое черное небо, жмущиеся к земле ласточки… Такой сон не перескажешь, вот с хохотком брякнуть пошлость, дескать, первый раз удалось разозлить даму до такой степени, что она вспыхнула самым настоящим огнем…

– Рокэ, напомни-ка мне, что я контужен!

– Для этого ты слишком хорошо пьешь и скачешь с ерунды на ерунду. О делах поболтать не хочешь?

– Не хочу! Явился, вот и командуй; подробности утром стребуешь с Ариго, я ему, прежде чем наглотался какой-то дряни, дела сдал, только я с тобой не о ерунде говорю. Кошки с ними, со снами, но матери Герарда писать мне! Мне, а не тебе.

– Как сказать. Патенты на звания и ордена подписывает регент. Впрочем, насчет звания я бы не торопился.

– Разрубленный Змей! Вечно с тобой говоришь, будто ты знаешь все, а откуда бы?

– Ну, хотя бы от Герарда и его сестрицы. Только не прыгай, пожалуйста, тебе вредно. Да и ему, пожалуй, тоже.

1 год К.В. 2-й день Зимних Скал

Тайно увозить девиц от любящих братьев – пошлость, вскакивать, когда тебя не будят, – скудоумие. Валме прекрасно это осознавал, и все же поднялся затемно и теперь вовсю готовился к побегу. Узнай про это свободная Дженнифер, невинных жертв в Олларии прибыло бы, но стервозница, как выразился бы миляга Жакна, оставалась в счастливом для себя и других неведении. Загоняемых под смертоносный балкон неизвестных было жаль, а ведь их могло быть меньше, догадайся юный Марсель умыкнуть насевшую на него красотку.

К тому времени Дженнифер пришла к выводу, что Генри Рокслей не самый завидный муж, и не согласиться с этим было трудно. Предприимчивая дама решила действовать, полагая, что влияния Валмонов достанет для пристойного развода и обеспечения супруге наследника блестящего положения. Папенька и впрямь бы все устроил наилучшим образом, и не все ли равно, понесла бы виконтессу лошадь, откушала бы она наперстянки или подхватила бы оказавшуюся смертельной простуду, главное – украшенный лучшими астрами гроб!

Дамы поумней вспоминали бы покойницу как похотливую дуру, дуры – как отважную и непонятую натуру, вдовому Марселю время от времени становилось бы совестно, но оно того стоило. Загаженная Оллария производила удручающее впечатление, а убитые собаки взывали об отмщении. И это если забыть о королеве, которой лучше было бы остаться в живых.

Конечно, столица б взбесилась и без графини Рокслей, а предвидеть всё невозможно, но «всё» собирается из мелочей, как мусорная куча на площади. Прикончи каждый, имевший таковую возможность, по будущему дуксу, Салиган смог бы стать Проэмперадором, и все разрешилось бы само собой, а так безобразие еще разгребать и разгребать. Напрашивавшиеся выводы тянуло обсудить если не с регентом, то с Котиком, но рядом не было ни одного, ни второго. Алва то ли побеждал, то ли уже победил дриксенских бесноватых, а Котик помогал часовым. Пса не хватало, но без собеседника виконт не остался. Постучали, и на пороге возникла похищаемая дева в «фульгатских» одежках.

– Доброе утро, сударь, – с семейным жизнелюбием объявила она. – Хорошо, что вы уже встали.

– Как сказать, – Валме покосился в сторону еще черного окна, но привычной в таких случаях грусти не ощутил.

– Герард говорил, вы очень любите спать и кушать, – развила свою мысль гостья, – но сейчас лучше не завтракать.

– Вы узнали о здешней кухне что-то порочащее?

– Нет, что вы, – Селина уже знакомо распахнула глаза, утро ей шло не меньше, чем вечер. – Просто Герард, если проснется, увяжется с нами, а ему лучше отлежаться. Это не страшно, ведь бесноватых я злю гораздо лучше. Монсеньор заставит фельдмаршала Бруно проверить всех «гусиных» офицеров, но их много, а зараза действует так быстро… Я ведь вам всё вчера объяснила.

– И я согласился, но про то, что мы едем натощак, вы умолчали.

– Мы с хозяином собрали дорожный завтрак, если его разогреть, он будет как только что приготовленный.

– Вы вновь меня убедили. – Марсель подхватил плащ и нахлобучил степную лисью шапку, очень недурную. Больше его с покидаемой комнаткой не связывало ничего. – Должен вам сказать, что, избрав мужское платье, вы поступили правильно.

– Разумеется, – немедленно согласилась красавица, – ведь его можно надевать самой. Шнуровать платье может только муж или любовник, иначе это неприлично.

От очередного восхищения Марсель не то чтобы онемел, просто дверь заклинил тряпичный коврик, пришлось нагибаться и вытаскивать. Коврик пробовал упорствовать, но мешать Валмону?!

– Вы знаете о неприличии удивительно много, – вернулся к беседе виконт, делая шаг в сторону, чтобы пропустить даму. – Я поражен.