– Что-что?

Али втянул голову в плечи:

– Идут, говорю.

– И что это значит?

«Ну вот, опять начинается», – подумала Фарида. Она уже жалела, что задала этот вопрос. В последнее время они с Халедом постоянно ссорились из-за Али. Халед считал, что она слишком снисходительна к сыну; она считала, что он слишком суров. Чересчур много от мальчика требует.

– Я стараюсь, – сказал Али. – Правда стараюсь. Но просто… – Глаза Халеда расширились, и Фарида затаила дыхание. – Просто я не понимаю, зачем мне колледж.

– Не понимаешь, зачем тебе колледж? – Халед сорвался на крик. – Да ты первый человек в нашей семье, который получает образование! У Адама не было возможности учиться, ему пришлось работать, чтобы мы могли оплачивать счета, Омар даже поступить не смог – а ты говоришь, что не понимаешь, зачем тебе это? Да ты хоть знаешь, что бы я сделал ради образования? – На кухне повисла гробовая тишина. Фарида только и слышала, что собственное чавканье. – Я бы руку отдал, ногу отдал! Но я вкалывал, как ломовая лошадь, чтобы ты жил здесь, чтобы ты учился в колледже! Чтобы перед тобой открылись возможности, которых у нас с матерью даже близко не было! И так-то ты нам платишь?

Али в ужасе хлопал глазами. Фарида знала: дети не понимают, через что им с Халедом пришлось пройти. Их еще на свете не было, когда явились израильские солдаты и повышвыривали людей из собственных домов, как мусор. Они ничего не знают о жизни и даже не догадываются, как легко отнять у человека все, что он имеет.

Фарида зачерпнула еще шакшуки. С другой стороны, она-то что знает о жизни? Ей было всего шесть лет, когда началась оккупация. У Фариды перед глазами до сих пор стояло лицо отца, когда их выселяли из дома и он вышел к солдатам, подняв руки вверх. И ведь это было не только с ее семьей. Из Рамлы местных жителей выдворяли танки. А сколько людей погибло в деревнях, когда израильские войска сжигали их оливковые рощи! Сколько пало в наскоро вырытых окопах, до последнего защищая свои дома! Она всегда задавалась вопросом, почему их семья бежала, почему они не остались сражаться за родную землю. Но отец всегда говорил: «Нам пришлось уехать. У нас против них не было ни единого шанса».

– Ну не по душе мальчику учеба, – сказала Фарида. – Что ж его, силой заставлять?

– Но ведь мы кучу денег вбухали в его образование! – возразил Халед.

– А не ты ли так сильно хотел сыновей? – Фарида искоса взглянула на него. – Сыновья всегда обходятся дорого! Мы вкладываемся в будущее нашей же семьи. Как будто ты не знал, сколько это стоит! А в случае чего Адам нас выручит. Не сомневаюсь, он все поймет.

На самом деле она могла только надеяться, что Адам все поймет. В последнее время он почти ни с кем не разговаривал, в том числе и с ней. В особенности с ней. Поначалу Фарида думала, что он считает ее виноватой – ведь это она сосватала ему Исру, которая становилась все мрачнее, день-деньской молчала и, едва покончив с домашними делами, сбегала в полуподвал. Но постепенно Фарида начала подозревать, что сын злится на нее, злится на них на всех – за ту ответственность, которую семья на него взвалила. Она вспоминала, каким Адам был в шестнадцать лет, когда каждый день, приходя из школы, садился читать Священный Коран. Он тогда мечтал стать имамом, так ей и признавался. Но когда они перебрались в Америку, об этой мечте пришлось забыть. Что тут поделаешь? Он старший сын, должен помогать. Им всем пришлось чем-то пожертвовать.

Фарида обратилась к Али:

– Что же ты хочешь делать?

Он пожал плечами:

– Работать, наверное.

– А если работать, то почему бы не у отца? – Она повернулась к Халеду: – Ты можешь взять его к себе?

Халед покачал головой, да еще посмотрел на нее, как на идиотку.

– Выручки от магазина едва хватает, чтобы по счетам платить. Разве ты не видишь, сколько усилий прилагает Адам, чтобы поддерживать его на плаву? Ты думаешь, почему я настаиваю, чтобы Али получил образование? – Он всплеснул руками. – Чтобы он не торчал всю жизнь за прилавком, как мы! Ты вообще хоть что-нибудь понимаешь, женщина?

– Да где уж мне! – хмыкнула Фарида. – Куда мне до вас! Правда, насколько помню, если бы не я, не видать бы нам Америки как своих ушей…

Халед промолчал. Это была правда. Если бы не Фарида, если бы она не заставила Халеда отдавать ей весь дневной заработок, ни в какую Америку они бы в 1976 году – и пожалуй, что никогда, – не уехали. Именно Фарида сначала накопила на билеты до Нью-Йорка, а потом стала складывать деньги, которые Халед получал на своей первой работе, в магазине электроники на Флэтбуш-авеню, в темно-синюю коробку из-под обуви, которую держала под кроватью. Она изворачивалась как могла, чтобы поменьше тратить на еду и хозяйство, стирала детскую одежду каждый день, чтобы не покупать больше двух комплектов на каждого, и даже пекла печенье маамуль, которое у Халеда охотно покупали местные, покоренные экзотическим сочетанием фиг и масляного хлеба. Постепенно в темно-синей коробке под кроватью скопилось десять тысяч долларов, на которые Халед и открыл свой магазин.

Избегая встречаться взглядом с мужем, Фарида отхлебнула чаю.

– Хочет мальчик работать – так пусть работает, – сказала она. – Попрошу Адама – надеюсь, он согласится взять Али в свой магазин.

Тут встрял сам Али:

– А может, лучше к Омару?

– В смысле?

– Может, он меня возьмет?

– Нет, нет, ни в коем случае! – возразила Фарида, беря еще одну лепешку питы. – Омар еще не встал на ноги. Он сейчас работника нанять не может. А у Адама давно налаженный бизнес. Он и устроит тебя к себе.

Халед поднялся:

– Как у тебя все просто! Нет бы убедить его, что надо продолжать учебу и прокладывать себе путь в жизни самостоятельно! Опять хочешь все повесить на Адама, как будто он среди них единственный мужчина! Когда ты уже прекратишь им потакать? Когда начнешь относиться к ним как ко взрослым? – Он повернулся к младшим сыновьям, ткнул в них дрожащим указательным пальцем: – Вы двое ни черта не смыслите в жизни! Ни черта!

«Господи ты боже мой», – подумала Фарида, но смолчала. Придвинула поближе к себе сковородку с шакшукой и забросила в рот две, три ложки подряд, запивая чаем. Еда теперь была единственным ее утешением. За последние годы Фарида изрядно растолстела. Но ее это не беспокоило. По правде говоря, если бы продукты не стоили так дорого, она бы ела сутками напролет. Разумеется, она знала, что заедать переживания вредно, что это может свести ее в могилу. Но в могилу ее может свести и кое-что другое – например, разочарование и одиночество. Или тот день, когда состаришься, оглядишься вокруг и увидишь мужа, который тебя ни в грош не ставит, и детей, которым ты больше не нужна и которые презирают тебя после всего, что ты для них сделала. А от еды хоть душа радуется.

Лучшими друзьями Исры стали книги. Она ныряла в них – и все тревоги отступали. В мгновение ока прежний мир прекращал существовать, а вместо него стремительно пробуждался к жизни новый. Она чувствовала, что и сама оживает, словно распахивается что-то внутри. Что там могло распахиваться? Исра понятия не имела. Но ее переполняло желание броситься этому чему-то навстречу. Она ложилась спать, ошеломленная тем, как явственно ощущала себя в неведомых краях, и почти готова была поклясться, что на самом деле живет в вымышленном мире и ночью перенесется туда насовсем.