Вадим понял, что они не шутят и не берут его на понт, что сейчас и правда заработает сварочный аппарат. Страх пронзил его насквозь, до кончиков пальцев.

И вдруг девушка, которая не сводила с него глаз, повела носом, словно принюхиваясь, и повернулась к Ушакову:

– Вот теперь я точно знаю! Это он там, на приеме, отнял у меня сумку! Это он вытащил из нее то, что я должна была передать Рокотову! Это он, однозначно!

– Ты врешь! – выдохнул Вадим. – Ты меня не могла узнать! Ты меня не видела! Я стоял у тебя за спиной…

Уже произнеся эти слова, он понял, что выдал себя, сам подтвердил ее обвинение, подписал собственный приговор.

А она наклонилась к нему еще ближе и прошептала:

– Да, я тебя не видела, но я почувствовала тебя! Почувствовала твой запах, почувствовала твою сущность! Можешь говорить что угодно, но это был ты!

– Надо было тебя тогда убить… – выдохнул Вадим, – тогда, у Рокотова… Скинули бы в овраг по дороге, никто бы и не хватился. Кому ты нужна…

– Поздно спохватился! Теперь по моим правилам играть будем! И помни, что ребята со сварочным аппаратом тут рядышком сидят, ждут, когда я позову…

– Да-да, – опомнился Ушаков, – и для начала расскажи, как узнал про наше соглашение с Рокотовым и вообще…

– Вот именно, – перебила Женя, – пожалуйста, по порядку, ничего не пропуская. А откуда он узнал, я и сама знаю, точнее, от кого – от этой стервы Альбины, конечно. От кого еще? Снюхался он с ней за спиной хозяина, так ведь?

– Так? – Андрей потемнел лицом. – Альбина меня предала?

Вадим презрительно фыркнул.

– Надо же, я ей доверял… столько лет знакомы, с первого класса школы…

Женя подумала, что какой-то он слишком доверчивый. Просто удивительно, как он бизнес-то ведет… Она, конечно, в бизнесе не очень понимает, точнее, вовсе не понимает, но теперь твердо знает, что доверять никому нельзя.

– Еще раз спрашиваю, – Женя повернулась к Ушакову, – что это за вещь, которую ты подсунул мне в сумочку, а он отобрал?

– Это… черт, это не моя тайна!

– Ага, теперь только глухой про эту тайну не знает! – рассердилась Женя. – Говори уж!

– Один человек, уже очень пожилой и неизлечимо больной, попросил меня сделать одну вещь… Я не мог ему отказать, поскольку он – старый знакомый моего отца и знал меня еще ребенком. У него был… была очень ценная вещь…

«Да не мямли ты, – хотелось крикнуть Жене, – говори уж толком, о чем речь!»

Она еле сдержалась, только зубами скрипнула, и вдруг Вадим, которому, очевидно, тоже надоели недомолвки, заговорил:

– Эта вещь – первый печатный лист, который якобы изготовлен самим Иоганном Гуттенбергом. И стоит он огромных денег.

– И не якобы, а точно, там есть заключение экспертов, только не сегодняшнее, а двадцатилетней давности.

– Ага, а старикан этот перед тем как богу душу отдать, захотел напоследок доброе дело сделать. У него, понимаешь, родня там дальняя, какие-то троюродные племянники, которые ждут не дождутся, когда он копыта откинет. Знают, что есть чем поживиться. А он завещать этот листочек конкретно кому-то боится: родня узнает и отберет, они за ним следят. И он решил, что нужно ценный лист продать по-тихому, а потом деньги уже оставить какому-нибудь благотворительному фонду или кому там, я не знаю…

– Вообще слишком много знаешь, – процедил Ушаков, – непонятно как узнал…

– А это не я, это Альбинка, это она все выяснила и захотела тебя кинуть. Деньги ей, видишь ли, срочно понадобились, она и взяла меня в долю.

«Врет, – поняла вдруг Женя, – однозначно врет, не стал бы он у Альбины на поводу идти, не такой человек. Наверное, ему самому деньги нужны были».

– Про Альбину потом, – прервала Женя, – говори сейчас, какой план был?

– Ну, по-тихому продать такую вещь ведь не получится. Точнее, получится, но денег тех, что стоит, не дадут. А есть у нас некий Серебров, миллиардер, он такие вещи покупает и платит по-честному. Но загвоздка в том, что никто его толком не знает, никто его никогда не видел, мифическая личность, прямо Летучий Голландец. И вроде бы у Левы Рокотова есть на него какой-то выход. Так что они и договорились вот с ним, – Вадим кивнул на Ушакова, – что провернут эту операцию. То есть Рокотов свои деньги перевел на счет, а на приеме ему Альбинка должна была вещь передать. Он-то почему согласился?

– Потому что хотел с Сереброва денег, небось, в пять раз больше слупить, – фыркнула Женя, – что тут думать-то… все, по-моему, яснее ясного…

– Ну да, только не в пять раз, в десять. Недооцениваешь ты его. Ну, неважно. А важно, что Альбина разработала собственный план. Они еще почему в такой секретности действовали? Потому что за тем стариканом следили в четыре глаза, и родня там что-то подозревала – боялась упустить деньги. Ну, мы тут и решили обоих нагреть. Рыбку, в общем, в мутной воде поймать…

– И кому же ты хотел эту вещь продать? – скрипнув зубами, спросил Андрей.

– Ну, был у меня план, как на Сереброва выйти… знакомая одна обещала к нему подход…

«И снова врет, – поняла Женя, – не было у него никакого подхода к Сереброву, не того полета он птица, не стал бы Серебров никаких дел с ним иметь. Нет, тут что-то другое… ну, выясним со временем…»

– Короче, Альбина для вида согласилась на прием идти, а сама подсунула вместо себя вот ее… – Вадим кивнул на Женю. – Ну, чтобы когда все раскроется, на нее не подумали, у нее стопудовое алиби, ее там и близко не было.

– Так что, не было никаких документов, которые нужно срочно доставить? – прищурилась Женя.

– Да были… – с досадой отмахнулся Ушаков, – но это совершенно из другой оперы, к тому делу не относятся. Но когда я понял, что она не придет, пришлось взять, что было… ох, извини, я тебя вовсе не хотел обидеть…

– Ну-ну, – хмыкнула Женя.

Взять что было, то есть ее – глупую серую мышку, которая сама явилась в мышеловку. В мышеловку, где даже и черствой сырной корки не было. Ну, нет выхода, берем что есть, а что с ней потом будет – это никого не волнует. Да, Андрей Федорович, невольно начинаешь думать, что правильно Альбина вас напарила.

Женя тут же опомнилась – не время сейчас расслабляться. Вот этот Вадим смотрит уже нагловато. Думает, что у него над головой тучи рассеялись.

– Михалыч! – она выглянула в окно, но там сидел только Гриша (или Миша), заботливо придерживая сварочный аппарат, зато рядом материализовались две овчарки – Зита и Гита. Они посмотрели на Женю и хором тихонько рыкнули – не волнуйся, дескать, все под контролем, граница на замке, враг не пройдет. На границе тучи ходя хмуро, край суровый тишиной объят, на высоком берегу Амура часовые родины стоят…

– Продолжай, да не тяни, – сказала она, – а то собачки волнуются. Они знаешь, какие нервные…