Это была заведомая неправда, но на Вадима подействовало.

– Да что продолжать? – он заметно поскучнел. – Дальше ты сама все знаешь. Лева Рокотов озверел, когда узнал, что в сумке ничего нету, дал приказ Ушакова немедленно схватить и допросить. Еще тебя велел поймать, но его придурки тебя упустили, хоть водителя в машине качественно приложили.

– А к Рокотову ты когда переметнулся? – процедил Ушаков.

– Ну, примерно в это время…

Женя подумала, что если Ушаков снова начнет вздыхать и стенать, что он Вадиму доверял как себе, то она не выдержит и просто стукнет его ботинком.

Кстати, ботинки высохли, хотя и здорово скукожились. Но носить, наверное, можно, не в галошах же ходить, хотя и удобные, но она еще до такого не опустилась.

Ушаков промолчал, его волновало другое.

– Ну, и куда ты дел то, что украл? Продал Сереброву?

– Если бы продал, – тяжело вздохнул Вадим, – только бы вы меня тут и видели. Не стал бы я ни с тобой, ни с Рокотовым валандаться. Уехал бы в теплые края, на синее море. Да вот пока не получилось на Сереброва выйти.

«Точно, – снова подумала Женя, – нет у него никакого выхода на Сереброва, врет все».

– Так что пока припрятал… – неохотно добавил Вадим.

– Где это? – Ушаков тряхнул Вадима за рубашку, так что оторвался воротник. – Говори, куда ты это спрятал?

– А если не скажу, что сделаешь?

– Ну, надоел! – закричала Женя. – Гриша, заходи!

– Я Миша, – в дверь всунулась опухшая харя.

– Без разницы. Давай, делай, что надо!

Громоздкий сварочный аппарат застрял в двери, видя, что Ушаков принялся помогать, Вадим побледнел, как полотно, он понял, что дела его плохи.

Наконец аппарат втащили в комнату, подтащили к Вадиму. Женя включила его, нажала кнопку. Аппарат громко загудел. Женя осмотрела Вадима и задумчиво проговорила:

– С чего бы начать? Где у каждого мужчины самая чувствительная зона?

– Стой, стой! – закричал Вадим. – Вы без меня все равно не найдете! Я покажу!

– Далеко это? – осведомилась Женя.

– Далеко, за городом…

– Андрюха, – влез тут Михалыч, – ну куда вы поедете, уж ночь на дворе, вон темно как. Где там проплутаете? А этот еще сбежит в темноте-то. Подожди уж, как рассветет, тогда и тронетесь. А этого я на ночь в сарайчик пристрою, собачки его постерегут до утра.

– Воды дайте, а еды – ни-ни! – сказал Ушаков, вспомнив, очевидно, как сидел он сутки в клетке с собаками без еды и питья.

Так и порешили.

Миша и Гриша отвязали Вадима от стула и поволокли к сараю. Они были явно довольны оказанным доверием.

Ушаков ушел спать к Михалычу, а Жене выдал два пледа и подушку, которая ощутимо припахивала тиной. И хоть диван был короткий и узкий, Женя рада была и такому. Она тут же провалилась в сон.

Иоганн открыл глаза, и обнаружил, что лежит в одежде на собственной кровати, в собственной комнате городского дома, того самого дома, который дал их семейству прозвание Гутенберг.

Того дома, который теперь принадлежит его старшему брату.

– Выходит, мне все это приснилось… – пробормотал Иоганн, приподнимаясь на кровати.

Но тут он увидел на полу рядом с кроватью листок, покрытый аккуратными строчками. Ровные, тщательно выписанные латинские буквы, шрифт минускул.

А еще рядом с листом лежал небольшой круглый предмет.

Иоганн наклонился, поднял этот предмет и рассмотрел его. Это была та самая печать, которую передал ему странный старик… небольшая печать с ручкой из черного дерева…

В это время дверь комнаты открылась.

На пороге стояла Гретхен, его невестка.

– Извини, дорогой братец, – проговорила она озабоченным, как всегда, тоном, – я тебя, кажется, разбудила? Впрочем, сейчас уже поздновато для сна. Позволь, я заберу этот коврик. Когда ты собираешься освободить комнату?

– Освободить? – удивленно переспросил Иоганн.

– Да, дорогой братец. Конечно, я не против, можешь жить у нас сколько тебе заблагорассудится, но не в этой комнате. Здесь я хочу устроить детскую…

– Детскую? Но разве…

– Малышка пока спит в моей спаленке, но ты же сам понимаешь, что это неудобно. Малышке там мало света и воздуха. Так что я хочу устроить ее здесь.

– А мне? Куда мне прикажешь перебираться?

– Куда хочешь, дорогой братец. Ты ведь не посторонний нам, ты самая что ни на есть близкая родня. Так что можешь выбирать – или ту комнату возле кухни…

– Комнату? Это ведь просто чулан!

– Ну, что за слова! Отчего же сразу чулан? Конечно, там нет окна, но ночью оно и не нужно. А места там вполне предовольно. А если уж тебе не нравится та комнатка, можешь занять другую – ту, что справа от лестницы…

– Справа от лестницы? Но это же подвал! Кухарка держит там мясо…

– Ничего, она найдет для мяса другое место…

– Другое место? Так ты хочешь, чтобы я выбирал между душным чуланом и ледяным погребом? Благодарю покорно! А что по этому поводу думает мой братец?

– Он уехал по делам во Фрайбург, оставив все хозяйство и все домашние дела на меня.

– Милый Губерт как всегда устранился…

– В общем, дорогой братец, мне очень приятно с тобой поговорить, но нужно заниматься своими делами. Надеюсь, что к вечеру ты освободишь эту комнату…

Рокотов еще раз набрал номер старшего группы, которую послал за Ушаковым.

Холодный механический голос робота сообщил ему, что аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. На всякий случай он набрал номера двух-трех бойцов – но ответ был точно таким же.

Что происходит? Не могли они все выключить телефоны! Он приказал, чтобы кто-то всегда оставался на связи. Да если на то пошло, они вообще никогда не выключают мобилы – разве что переводят их в режим вибрации.

Значит, с ними что-то произошло… значит, они попали в засаду, в ловушку…

Рокотов набрал еще один номер – номер начальника службы безопасности Ушакова, который предал шефа и переметнулся на его, Рокотова, сторону. Ему не хотелось звонить этому человеку – тот, кто предал один раз, предаст снова.

Но выхода не было. Вадим поехал с его людьми, значит, должен быть в курсе того, что с ними произошло.

На этот раз из трубки потекли ровные монотонные гудки, как капли из сломанного крана.

Значит, этот тип просто не берет трубку или отключил звук, чтобы телефон его не выдал.