Над ним наклонился худенький человечек в поварском колпаке, с узкими золотистыми глазами и что-то прощебетал на непонятном птичьем языке.

– Ты кто? – спросил Рокотов испуганно и раздраженно.

Человечек в ответ разразился новой птичьей трелью.

– Я где? – задал Рокотов новый вопрос, более соответствующий его положению.

Но и в ответ на этот вопрос последовала порция весеннего птичьего чириканья.

Потом узкоглазый человек завертел головой, и рядом с ним появились еще двое таких же узкоглазых.

Рокотов приподнялся на локтях, огляделся.

Вокруг были кухонные плиты и шкафы – явно какая-то большая, должно быть, ресторанная кухня. Возле плит суетились одинаковые узкоглазые люди в белом.

– Да что же это такое! – страдальческим голосом проговорил Рокотов. – Где я?

Кто-то из узкоглазых повернулся, прочирикал что-то призывное – и подошел еще один, почти не отличающийся от первых. Остановился, удивленно посмотрел на Рокотова.

– Где я? – повторил Рокотов.

– Ви в Сяньхае! Где же ессе? – ответил ему новый персонаж, смешно вытаращив глаза.

– Где?! – ужаснулся Рокотов. – В Шанхае?

– В Сяньхае, в Сяньхае! – закивал узкоглазый, радуясь тому, что его поняли.

– Да как же я сюда попал?

– Ни зинаю! – китаец развел руками. – Интересиный вопрос! Я думал, ви зинаете!

– Черт… – выдохнул Рокотов. – Что же делать? Тут у вас в Шанхае есть российское консульство?

– Розийское консульство? – изумленно переспросил китаец. – Засем здесь розийское консульство? Это зе Санкт-Петересбург…

– Ничего не понимаю! То ты говоришь, что Шанхай, то – что Петербург…

– Это ресоторан Сянхай, в Санкт-Петересбурге… на Невиском параспекте…

– Ресторан? – Рокотов облегченно вздохнул. – А я уж испугался. Ну, привидится же такое… и вроде бы не пил я… давайте, китаезы, показывайте быстро, где выход, у меня дел невпроворот…

Но китаец вдруг быстро порхнул в сторону, а вместо него появились двое парней самого спортивного вида. Рокотов не успел удивиться, как парни ловко надели на него наручники, завязали глаза и поволокли куда-то вверх. Споткнувшись пару раз, Рокотов понял, что тащат по лестнице. Потом повеяло свежим ветерком, и хлопнула дверь. А после уж втолкнули его в машину, и она быстро тронулась.

– Эй, постойте! – опомнился Рокотов. – Куда вы меня везете? Глаза завязали…

– Помолчи пока, – посоветовали ему, – а то и рот заткнем.

Но бить не стали. И Рокотов забеспокоился. Уж больно ловко они его прихватили. И о чем говорит такой профессионализм? Вот именно, ни о чем хорошем он не говорит.

Предчувствия его не обманули.

Повязку с глаз сняли в просторном кабинете, стены которого были обиты темными дубовыми панелями, а под потолком висела старинная бронзовая люстра. За письменным столом сидел седой человек, немолодой, но крепкий.

– Ага, – сказал он, – Рокотов, значит. Ну, рассказывай, Лева, за каким бесом понадобилось тебе следить за моими сотрудниками. На кого ты теперь работаешь, Рокотов?

Рокотов понял, что все неприятности, которые случились с ним до этого, были детским лепетом по сравнению с тем, что будет теперь. Настоящие его неприятности только начинаются.

Женя проснулась через несколько часов, когда чуть рассвело.

Над водой опустился молочно-белый густой туман, так что не видно было даже ближайших катеров. В домике Михалыча, однако, горел свет, и Женя поняла, что пора вставать.

На стоянке никого не было, даже на том берегу было пусто, видно, люди Рокотова решили спастись самостоятельно. Ну, ничего, парни здоровые, добежали, небось, до какого-то жилья.

Женя наскоро умылась и заварила остатки кофе, тотчас в дверь легонько постучали – явился Ушаков, выпил кофе залпом и сказал, что Вадима уже повели к машине, он после ночи в сарае тихий, так что и руки развязали.

– Зря, – проронила Женя.

Ушаков пошел к стоянке, Женя ненадолго задержалась, так как хотела переодеться. В город в таких штанах и галошах все же ехать стремно.

Джинсы, висевшие перед радиатором, высохли, и теперь можно было просто ставить их в угол или брать под мышку, до того заскорузли от грязи. Женя постучала ими о ножку стола, и тут вывалился из кармана какой-то небольшой предмет и закатился под диван.

Женя наклонилась, потом встала на коленки, пошарила по полу, но ничего не нашла. Она хотела было уже бросить все и уйти, потому что надо было торопиться, но какой-то импульс внутри не дал ей этого сделать. Отчего-то ей казалось очень важным найти то, что выпало из кармана джинсов.

Пришлось лечь на пол и вытянуть руку, только тогда она нащупала круглый предмет, который с трудом сумела подкатить ближе.

– Эй! – послышался над ней изумленный голос. – Ты что это там делаешь?

Женя дрыгнула ногой, осознав, что не может вылезти из-под дивана. И вторым откровением было то, что она уже успела снять спортивные штаны, а джинсы надеть не успела, и теперь валяется перед Ушаковым в одних трусиках.

Она начала извиваться, и тогда до этого типа дошло. Но вместо того чтобы приподнять диван, он просто схватил Женю за ноги и выдернул, как морковку из грядки, она еле успела зажать свою находку в кулаке. Ну, разумеется, это была та странная печать, которую она нашла в Третьем Цехе.

Как только печать оказалась при ней, Женя сразу же успокоилась и даже не стала смущаться своего внешнего вида.

– Сережку потеряла! – бросила она в ответ на его вопросительный взгляд. – Сейчас иду!

Он ретировался, не успев заметить, что никаких сережек на Жене не было. Если на то пошло, у нее вообще уши не проколоты, отец в свое время воспротивился – дескать, не удовлетворится дочка простыми сережками, начнет золотые просить, а потом эти золотые у нее с ушами и оторвут…

Ушаков заходил не просто так, принес презент от Михалыча – мужскую куртку с капюшоном. Куртка была потертая и велика на три размера, но Женя искренне растрогалась – раньше о ней никто так не заботился.

В последний момент она сунула в карман просторной куртки пистолет, который реквизировали у Вадима. На всякий пожарный случай.

И тут вспомнила про печать.

На столе лежал какой-то листок – видимо, Ушаков записывал на нем какие-то свои соображения. Повинуясь внезапному импульсу, Женя приложила печать к этому листку.

Она думала, что оттиска не получится, ведь печать предварительно нужно смочить краской или чернилами. Но оттиск получился вполне отчетливый. Отчетливый и очень странный.

Сначала на листке появилось несколько красивых готических букв, которые сплетались, словно виноградные лозы и даже складывались в незнакомые, непонятные слова. Непонятные – но Женя чувствовала, что слова эти очень важны.