Около дальнего прилавка молоденькая барышня совершала покупку. Приказчик заворачивал в оберточную бумагу белое облако кружевной матери. Барышня была одета в скромное серое платье, а покупала готовое свадебное. Как видно, пошить в модном салоне не могла. Не слишком богата, если не сказать бедна. Наверняка приданое крошечное, кое-как родители наскребли. Наверное, сама зарабатывает горничной или домашней учительницей. Но лицо ее светилось такой молодостью, таким счастьем, что все материальные трудности казались пустяком. Она невеста, скоро для нее начнется новая жизнь. У нее будет свой дом и муж. Своя семья… Она будет нужна мужу и детям… Она станет женой… Она купила дешевое, но свадебное платье… Наверняка не понимает, глупышка, своего счастья.

Настроение Агаты лопнуло мыльным пузырем. Будто ощутив чужой взгляд, барышня оглянулась. Агата поспешно отвела глаза. Ей больше не хотелось выбирать туалеты. Какой в этом смысл? Она может купить хоть три десятка платьев, но не станет счастливее бедной девушки, забиравшей скромное свадебное платье. Ей свадебное платье не надеть никогда… Деньги тут не помогут…

Окончательно расстроившись, Агата выбрала из вороха платьев, принесенных приказчиком, вечерний туалет с возмутительным вырезом, три дневных на смену и отказалась примерять. Она пожелала доставить покупку в «Славянский базар» и вышла из ужасного магазина, от которого случилось одно разочарование.

* * *

Доктор Преображенский подумал, что с криминалистикой пора завязывать. Ротмистр фон Глазенап выражал комплименты и уже просил разрешения обращаться за советом и помощью в случае чего. А капитан Нефедьев, пристав 1-го Арбатского участка, в котором Павел Яковлевич служил, стал расспрашивать: что за дела у него взялись в Якиманской части, чтобы второй день подряд туда наведываться? Доктор кое-как отговорился, но про себя решил более не поддаваться на просьбы Пушкина. Не ровен час все участки Москвы к нему побегут. А жалованье никто не повысит. Между славой и деньгами Преображенский выбирал спокойную жизнь, какая была у него до сих пор в Арбатском участке. Пусть скучная, зато без хлопот. Книжки по судебной медицине можно читать для собственного удовольствия.

Когда Пушкин заглянул к нему в медицинскую, доктор имел твердое намерение заявить, что больше помогать не сможет. Но как только на столе у него оказалась записка из вчерашнего дела, а рядом легло письмо женихов, намерение куда-то испарилось. Павел Яковлевич вытащил лупу и стал сравнивать почерк именно так, как учил метод из английской брошюры.

– На Якиманку заезжали? – спросил он, не отрываясь от лупы.

– Пришлось, – ответил Пушкин.

– Фон Глазенап горит мечтой раскрыть убийства. Наговорил про вас комплиментов.

– Хорошо, что улики не растеряли и бокалы не разбили.

– Старается ротмистр. Мертвые невесты взывают к отмщению…

Тут доктор отложил лупу и повернулся к Пушкину.

– Учтите, в такой экспертизе я дилетант, – предупредил он.

– Полностью доверяю вашему анализу, Павел Яковлевич…

Комплимент доктору пришелся по душе, как мед пчелке. Ему стало жаль расставаться с криминалистикой прямо сегодня. Быть может, чуть позже…

– В таком случае… Лично у меня нет сомнений: писал один человек.

Пушкин выразил благодарность, не став сообщать, что сам об этом догадался. Ему было нужно подтверждение независимого взгляда.

– Теоретически можно предположить характер писавшего, – сказал Преображенский. – Но тут уж чистые предположения.

– Чрезвычайно интересно.

Обласканный вниманием, доктор сообщил: автор записки и письма – мужчина около тридцати лет, хорошо образован, среднего роста, нормального телосложения, правша, характер вспыльчивый, отчасти веселый, склонен к порывам и необдуманным решениям, гордится собой и смотрит на всех свысока. Характеристика была подробной, но под нее подходила добрая треть мужского населения Москвы. Пушкин заверил, что сведения крайне важны для поимки преступника.

– Что дало изучение тела мадемуазель Бутович? – спросил он.

Преображенский сообразил, что протокол остался в Якиманском участке, и был вынужден пересказать: смерть, вне всякого сомнения, наступила от сильнейшего отравления аконитином. Доза огромная. В бокале и на спице остатки яда.

– Кроме того, на затылке жертвы кровоподтек от сильнейшего удара тупым предметом, – добавил он. – Уж не знаю, что такое…

– Бутылка шампанского, – сказал Пушкин.

Доктор выразил некоторые сомнения:

– Почему так решили?

– Бутылка открыта, один бокал остался сухим, в другом вода из графина. Лужи на полу образовались потому, что бутылку держали вниз горлышком для удара, драгоценное шампанское вылилось наполовину.

Прикинув, доктор согласился.

– Удар случился после того, как Бутович выпила яд, – сказал он.

– Чтобы меньше страдала?

– Чтобы не было криков и прочих неудобств, которые возникают, когда жертва принимает большую порцию яда… Одного не пойму: аконитин в такой концентрации должен быть на вкус жуткой гадостью. Но девица добровольно выпила… Почему?

Пушкин предпочел не отвечать.

– Павел Яковлевич, вчера говорили, что в Юстову влили яд, когда она была без сознания после удара утюгом. Я пытался напоить Бутович коньяком: в ротовую полость залить удалось, но коньяк тут же стекал с угла рта.

Доктор выразил полное согласие.

– Так и должно быть, – пояснил он. – В состоянии агонии коньяк попадал в пищевод, но крохотными порциями, которые не могли стать противоядием. Бо́льшая часть оставалась во рту. Вчера же девушка была без сознания, удар еще не привел к тяжелому кровоизлиянию в мозг. Даже без сознания она могла глотать минеральную воду…

– Понемногу?

– Да, небольшими глотками. Как поят в постели тяжелобольного.

– Не годится, – сказал Пушкин.

Чем вызвал у Преображенского скрытое недовольство.

– Отчего же? Очень возможно… Юстова лежит на полу, остается немного приподнять голову и вливать…

– Требуется много времени. Времени у убийцы нет.

– И что же, по-вашему, произошло?

– Юстова выпила добровольно. После чего получила удар утюгом.

Прикинув такую возможность, доктор вынужден был сдаться.

– Не пойму, как согласилась пить жгучую горечь, – сказал он. – Хотя пьют же горькие микстуры. Морщатся, но пьют.

Мысль показалась интересной.

– Девушки здоровые? – спросил Пушкин.

– Насколько могу судить по результату вскрытия – абсолютно здоровые особи, готовые к размножению… С научной точки зрения… Кстати, хочу сказать, что иголки, обмотанной красной нитью, в платье Бутович не оказалось. Искал тщательно…